Государева охота - Елена Арсеньева

В общем-то, он мог бы и не вступать в ложу. Однако Джеймсвидел особый смысл в том, чтобы Алекс совершил весь необходимый ритуал. Ведьсмысл масонства состоял в отрицании всякой отдельно взятой религии во имяобщей, единой для всех людей веры («Мы больше не можем признавать Бога как цельжизни, мы создали идеал, которым является не Бог, а человечество»), — а натом пути, который предстояло свершить Алексу, ему придется противостоять двумсамым сильным, самым влиятельным конфессиям: католичеству и православию,глубоко поразившим сознание народов. Особенно страшило православие, котороевзяло в такой прочный плен русских... Джеймс считал, что ритуалы масонстваукрепят его душу. А самое главное — сокровенный символ масонства гласил:человек выше отечества. Алексу же предстояло вернуться именно в отечество своеи своих предков. Одно дело действовать в чужой земле, другое — на своей родине.Джеймс опасался — Алекс знал это! — власти России над ним, той глубокой,исконной власти, от которой так трудно избавиться. Джеймс был убежден, чтоклятвы и ритуалы помогут Алексу уберечь в целости всю его убежденность в том,что монархическое устройство России — неизбежное зло, терпимое лишь доустановления более совершенного строя. Петр Первый был монарх, как разодобряемый масонами, поскольку сам являлся масоном и разрушителем какгосударственного устоя, так и религиозных воззрений своей страны. Однако юныйнаследник его преемницы, Екатерины Первой, пока являлся некой загадкой длямасонов. К нему слишком уж усердно тянулись отцы-иезуиты, желавшие насадитьунию в России, а встретить там вместо православия католический образ веры — этоозначало продолжение борьбы. Если же удастся опередить иезуитов...

Алекс мотнул головой, прогоняя назойливые мысли. Время шло.За стеной вершилось таинство, участником коего ему вот-вот предстоит стать.

Убедившись, что все заняли свои места, мастер приступил коткрытию ложи, спросив младшего диакона:

— Какова первая обязанность масона?

— Смотреть, чтобы ложа была открыта.

— Исполните свою должность.

Младший диакон ударил три раза в дверь, и брат-кровельщик,стоящий на страже у дверей, ответил такими же тремя ударами.

Диакон донес об этом мастеру:

— Достопочтенный, ложа открыта.

— Скажите, где место младшего диакона в ложе? —вопросил мастер.

— Позади, старшего надзирателя или по его правую руку,если он позволит.

— В чем состоит ваша обязанность?

— Передавать поручения от старшего надзирателямладшему, чтобы они могли быть сообщены по ложе.

Затем, знал Алекс, будут сделаны вопросы старшему диакону,младшему надзирателю и старшему.

— Где место старшего надзирателя в ложе?

— На запад, — ответствовал тот.

— Какова ваша обязанность там, брат?

— Как солнце заходит на запад, чтобы окончить день, таки старший надзиратель стоит на западе, чтобы закрывать ложу, платить людям ихзаработок и отпускать их с работы.

— Где место мастера в ложе? — раздался наконецвопрос, и старший надзиратель отвечал:

— На восток.

— В чем его обязанность там?

— Как солнце всходит на востоке, чтобы открыть день,так мастер стоит на востоке, чтобы открыть свою ложу и поставить людей наработу.

Тут мастер снял шляпу и произнес:

— Эта ложа открыта во имя святого Иоанна; я запрещаювсякую брань, клятвы или шепот, и все профанные разговоры, какого бы рода онини были, под не меньшим штрафом, чем какой положит большинство.

Мастер трижды ударил о стол деревянным молотком и наделшляпу, остальные братья остались без шляп.

Алекс затаил дыхание, услышав приближающиеся к нему шаги.Это означало, что его ждут. Еще несколько минут — и таинство вступлениясвершится...

— Мавруха! — взревел Сажин, поворачиваясь кдочери. — А ну покажи, кто тебя испортил!

Огромное мыслительное усилие отразилось на бесформенномМаврухином лице, а потом белые глаза поползли по лицам, стоявших вокруг иостановились на Данькином.

— Этот, должно, — проговорила она как бы взадумчивости, но тут же радостно замахала руками: — Он, он, родименький!Толечко он не один был. Вдвоем они меня еть взялись. Этот — белявенький, а сним еще один был — чернявенький. Глазастенький такой, приглядный на диво. Ой,уходили они меня так, князюшка, что я аж взопрела вся! — доверительносообщила Мавруха.

Старший Долгорукий вдруг закашлялся. Сын его поджималрасползающиеся тубы, прятал глаза. Ну а молодой государь уже откровеннохохотал, озирая Мавруху с головы до ног и то морщась брезгливо, то вновьзакатываясь.

— Чего ржешь-то? — спросила она, внезапноразобидевшись. — Сам, поди, знаешь, каково легко девку завалить. Нашепчией в ушки сладкие слова, посули замуж взять — она уж и ноги врозь.

Вот не ожидал Данька, что в таком положении, в какомоказался, он еще сможет краснеть, однако щеки его так и ожгло.

— А замуж тебя кто взять сулил? — спросил, давясьот хохота, Петр Алексеевич. — Белявенький или чернявенький? Или оба враз?

— Так оно и было, — отозвалась Мавруха, — таконо и было, как ты сказываешь, сударь. Оба сулили.

— Ну, господа, это уж чудеса какие-то! — наконецне сдержал смеха и молодой Долгорукий. — Я слыхал, что у магометан одинмужик имеет при себе нескольких жен, содержа их в гареме, однако чтобы уженщины были враз два мужа — этого небось ни у каких магометан не отыщешь!Мужской гарем — вот так новость!

Мавруха с самым оскорбленным видом набычилась. Теперь ее налитыекровью глаза были устремлены на Долгорукого с таким выражением, что Даньканепременно пожалел бы его, когда б у него было на то время. Честное слово,казалось, дикая девка вот-вот даст волю своему безумию и набросится на красавцакнязя. Но тут белые глаза ее скользнули в сторону, взгляд замер — и тяжелыечерты исказились таким пылким вожделением, что Даньке аж неловко наблюдатьсделалось.

— Ми-ле-но-чек! — произнесла, нет, провыла, авернее, промычала Мавруха с неописуемым выражением сладострастия. — Черногла-азень-ки-ий!..

И, взметнув подол своего замызганного сарафанища, онаметнулась, простирая руки, к приблизившемуся тем временем возу, на самом верхукоторого по-прежнему возлежал оборванец с удивительными черными очами — донХорхе Сан-Педро... или как там, Данька со страху позабыл.