Сталь остается - Ричард Морган

— Если Уранну Серому есть что сказать мне, — громко провозгласил он, — пусть придет сюда и скажет это сам. Не дело, когда за него говорит дряхлый падальщик, слишком ленивый, чтобы добывать свое мясо так, как подобает мужчине. Я здесь, Полтар. — Он раскинул руки. — Давай зови его. Зови Уранна. Если я совершил святотатство, пусть он разверзнет небеса и поразит меня на месте. А если этого не случится, тогда, выходит, он отвернул от тебя ухо.

Словно шорох ветерка пронесся по толпе, но то не было негодованием оскорбленных в вере, а скорее изумлением зрителей, ставших свидетелями рискованного трюка уличного циркача. Шаман устремил на противника истекающий злобой взгляд, однако рта не открыл. Эгар постарался не выдать охватившей его радости.

Так-то, сучий потрох!

Полтар оказался в ловушке. Шаман не хуже Эгара знал, что в последнее время Небожители нечасто являют себя людям. Одни объясняли это тем, что они куда-то ушли, другие — тем, что их уже и нет больше, а некоторые даже заходили так далеко, что утверждали, будто их никогда и не было. Истинные причины, как выразился бы Рингил, существенного значения не имели. Если Полтар призовет Уранна и ничего не случится, шаман не только выставит себя глупцом, но и продемонстрирует полное бессилие. И тогда дерзкое поведение Эгара станет в глазах клана примером доблести воина, бросившего вызов старому, шелудивому, беспомощному шарлатану.

— Ну, шаман?

Полтар поплотнее запахнул побитый молью кожух из волчьей шкуры и бросил взгляд в толпу.

— Мозги у него на юге протухли, — презрительно прошамкал он. — Помяните мое слово, он еще навлечет на всех вас гнев Серого.

— Ступай в свою юрту, Полтар, — с напускным равнодушием проговорил Эгар. — И постарайся вспомнить, как подобает вести себя шаману. Потому что если ты еще раз позволишь себе такое, я перережу твою поганую глотку и повешу тебя на дереве — на корм стервятникам. Ты, — он указал на старшего из прислужников, — хочешь что-то сказать?

Прислужник с перекошенным ненавистью лицом злобно посмотрел на него, но только закусил губу, сдерживая рвущиеся с языка проклятия. Полтар наклонился и что-то шепнул ему, после чего, метнув в воина прощальный взгляд, зашагал прочь, сопровождаемый четырьмя сторонниками. Люди молча смотрели ему вслед.

— Помогите семье павшего воина! — крикнул Эгар, и все обратились к плачущей над телом сына Нарме.

Женщины окружили ее со словами утешения и поддержки. Дрэгонсбэйн кивнул Марнаку, и седой капитан подошел.

— Удачно получилось, — негромко сказал он. — Но если шаман останется в юрте, кто проведет церемонию у погребального костра?

Эгар пожал плечами.

— Если понадобится, пошлем в Ишлинак за заклинателем. Они там кое-чем мне обязаны. А пока присматривай за стариком. Сообщай мне обо всем, даже если он всего лишь зажжет трубку.

Марнак кивнул и удалился, оставив Эгара наедине с тяжкими думами о грядущем. Одно лишь он знал наверняка.

Ничего еще не кончилось.

Домой Рингил возвращался не в духе, да еще в глаза от крина как песку насыпали. Палитра предрассветного Глейдса вполне соответствовала настроению: поднимающийся с реки туман с трудом цеплялся за черные, будто истерзанные, силуэты мангровых деревьев, освещенные окна высоких особняков напоминали иллюминаторы пришвартованных кораблей. Под размытой аркой неба тянулись грязными пятнами облака, и ясное ночное мерцание изрядно потускнело, словно стерлось, с приближением утра. Неестественно бледная мостовая убегала вперед, протискиваясь между стволов. Все знакомое, только поблекшее. Он шел домой с уверенностью лунатика; казавшееся забытым всплыло из памяти за прошедшие после возвращения несколько дней и теперь безошибочно руководило им. С этой стороны реки не изменилось почти ничего — если не считать появления здесь Грейса, — и сегодняшнее утро вполне могло быть самым обычным утром его неразумно растраченной юности.

Если бы не дурацкий меч, который ты таскаешь за спиной, да отпущенный животик.

При своем внушительном размере Рейвенсфренд вовсе не был тяжелым оружием — кириатские кузнецы предпочитали работать с легкими сплавами, — но в это утро он давил спину, как обломок корабельной мачты, с которым Рингила бросило в море и который он тащил теперь к берегу сомнительной надежды. Многое переменилось с тех пор, как он уехал. После крина и уклончивых ответов Грейса осталось ощущение усталости, упадка сил, опустошенности. То, за что он когда-то мог ухватиться, унесло бурей, корабельных товарищей разметало, а обитавшие на берегу туземцы вовсе не отличались дружелюбием.

Рингил замедлил шаг, остановился, чувствуя знакомое покалывание на затылке.

Кто-то шел слева от дорожки, осторожно проскальзывая между деревьями. Может быть, даже не один. Рингил размял пальцы правой руки. И крикнул в сырую, неподвижную ночь:

— Мне сегодня не до шуток!

Крикнул и поймал себя на том, что это не так. Кровь уже забурлила в венах, заставляя сердце радостно частить. С каким удовольствием он сейчас убил бы кого-нибудь.

Снова движение. Похоже, тот, кто прятался, не испугался. Рингил резко обернулся, бросил руку за голову, поймал головку эфеса. Клинок почти бесшумно вышел на девять дюймов смертоносной стали, и остальная часть ножен, державшаяся на зажимах, раскрылась, позволяя развернуть лезвие в сторону. В предутреннем воздухе звук получился холодный, чистый. Левая рука тоже легла на длинную потертую рукоять, пустые ножны вернулись на место, а Рингил, завершив поворот, замер.

Ловкий трюк, проделанный с подлинно кириатской элегантностью и быстротой, не раз и не два заставал врасплох неосмотрительного врага и был неотъемлемой частью загадки по имени Рейвенсфренд, тайного знания, полученного Рингилом от Грашгала вместе с самим оружием. Теперь, видя над головой Рингила отливающий синью клинок, противник мог оценить ситуацию и решить, стоит ли связываться с обладателем кириатского палаша. За последние десять лет голубая сталь несколько раз покидала ножны только для того, чтобы заставить врага одуматься, и Рингил кровожадно надеялся, что сейчас такое не повторится. Он огляделся.

Ничего.

Он стрельнул взглядом по кронам подступающих к дорожке с обеих сторон деревьев, оценил ситуацию и лишь затем принял более привычную позу с мечом вперед. Рейвенсфренд резанул воздух, описывая дугу.

— Верно, — крикнул он. — Кириатская сталь по твою душу.

В ответ рассмеялись — по крайней мере, так ему почудилось, — и между деревьями пронесся пронзительный шепоток. По шее словно соскользнул холодный воротник. Внезапно Рингил почувствовал себя так, будто все окружающее лишилось привычного земного контекста, будто его перенесло в некое чужое, незнакомое место, отделенное от привычного холодной межзвездной пустотой. Замерли, как невольные свидетели, деревья. Съежилась и притихла река.

Порыв раздражения и злости прошел через него подобно ветру сквозь крону.