На горизонте горело зарево - Игорь Надежкин

— Я это серьезно, — я кивнул головой, давая понять, что понимаю это — Отлично. Я подумаю обо всем этом пару дней, и мы все обсудим, — он заметно приободрился, мне показалось, что у него даже расправились плечи. — Так ты возьмешь меня завтра на работу? Деньги мне не нужны. Можешь оставить их себе. Нахватало еще обирать бедняков, — Максим рассмеялся.

— Как скажешь, — согласился я, все больше задумываясь о том, насколько странен был этот парень. Тысячи людей мечтали не идти завтра утром на работу, и наверное, лишь он во всем мире мечтал об обратном.

Когда я вернулся к Инне, дверь мне открыла странного вида девица. Волосы у нее были неухоженные, лицо рябое, ресницы густо намазаны тушью. Одета она была в мужскую рубашку, застегнутую до самого горла.

— Привет. Я Марина. Приятно познакомиться. Проходи, — враждебно произнесла она.

Тут же показалась Инна и повела меня в свою комнату.

— Не обращай внимания, — прошептала она и повела меня в свою комнату.

— Слушай, — начал я осторожно. — Ты прости за вчерашнее. Я облажался по полной программе. Сам не знаю, что на меня нашло. Ты не думай, что я всегда такой, — я нервно теребил рукав.

— Не заморачивайся — ответила Инна мягко, — забыли об этом.

— Что будем делать? — спросил я чуть погодя.

— Погуляем немного.

Из дома мы вышли уже поздно вечером. Инна шла впереди, кутаясь в шерстяной джемпер. Я же остался в джинсовой куртке и кедах — погода казалась мне просто чудесной. Я то и дело спрашивал: «Куда мы идем?». Инна каждый раз отвечала: «Уже близко. Скоро сам все увидишь», — и мы шли дальше, а я все больше убеждался, что не имею понятия, где нахожусь. Мы вышли на старое железнодорожное полотно. Дорога была заброшенной. Между шпал росла трава, местами рельсы прерывались. Полотно тянулось метров на пятьсот и упиралось в полуразрушенное депо — здание из белого кирпича, на фасаде которого красной кладкой было выложено «1960. СССР». Все окна были выбиты. Депо стояло, погруженное в темноту.

— Зачем мы пришли сюда? — спросил я.

— Мой отец работал в этом депо. Тогда я еще здесь не жила, приезжала только раз в месяц. В девяносто девятом его закрыли, с тех пор и стоит заброшенным. Не была здесь уже десять лет. Ты знаешь, немного грустно видеть это место таким. Как будто мое детство никому не нужно, как и это депо.

Дальше мы шли молча. Тишину нарушал только далекий скрежет металла. Стены депо кое-где обрушились. Ворота порталов были выломаны. Населяли здание только голуби. Инна поднялась по полуразрушенной лестнице. Она аккуратно переступала места, где в бетонном полу образовались дыры. Мы прошли по коридору и зашли в дальнюю комнату. Дверь была снята с петель. Из мебели остался только деревянный стол и несгораемый шкаф. Обои лоскутами свисали со стен. Инна долго стояла молча, а потом вдруг оживилась:

— Пойдем в парк. Там уже включили фонтаны. — Она потянула меня за собой. — Ты должен увидеть их.

— Зачем мы вообще сюда приходили? — недоумевал я.

— Просто так, — в голосе ее было что-то тоскливое и болезненное.

Вскоре мы покинули депо. А мне все казалось, что я каком-то сюрреалистическом сне. Все события с момента моего отъезда из Белгорода смешались в какой-то невообразимый пазл и с каждым днем мне все меньше казалось, что я хоть немного контролирую происходящее.

По парку не спеша бродили люди. Между двух аллей росли сосны. Вечер был мягкий и тихий, и приезжих тянуло сюда как магнитом. У входа в парк висел огромный транспарант «Горячий Ключ — лучший город России». Мы свернули с аллеи и, пройдя сквозь сосны, углубились в заросли и оказались на маленькой поляне. Я сел прямо на землю, а Инна умостилась меж моих колен. Так и сидели, глядя на звезды, до глубокой ночи. Инна не проронила ни слова, а я не знал, что сказать. Она вдруг стала грустна и угрюма, и я был напуган такой переменой. Боялся, что сделал что-то не так, но спросить не решался. Вдруг она сказала:

— Пойдем ко мне.

Мы шли по пустынному городу. Я пытался завести разговор, но Инна лишь изредка бросала что-нибудь в ответ и шла дальше, нахмурив брови. Придя к ней, мы сразу же легли, но никто из нас так и не смог заснуть. Просто лежали рядом. Тело ее было нежным, плечи мягкими, а волосы пахли медом. Тонкий стан был так хрупок, что, казалось, вот-вот переломится под тяжестью моих небрежных рук. Ее усталый, чуть грустный взгляд скользил по мне.

— Знаешь, я давно уже чувствую себя одинокой, — вдруг призналась она, положив руку мне на живот. — Тебе знакомо это?

— Знакомо, — отозвался я.

Я не понимал, что происходит. Мы замолчали и долго еще лежали, прижавшись друг к другу. За окном уже показалось зарево рассвета.

— Ты напоминаешь мне отца, — вдруг тихо сказала она и опять замолчала.

Происходящие все больше напоминало бред больного. К чему были все эти пространные разговоры? К чему эти туманные вопросы? И почему людям вокруг так хочется, чтобы на них ответил взявшийся не пойми откуда чудак. Ей почему-то казалось, что мне известно что-то, чего не знает она. А я ведь не знал ни хрена. Я был просто глупым юнцом, и не понимал, почему все ждут он меня какой-то истины. Но тогда это было неважно. Я готов был принять все, что угодно, только бы она лежала рядом, перебирая пальцами мои волосы.

Сейчас и вспоминать смешно все эти глупости и несуразности, которые волновали нас тогда. Мы были идеалистами. У нас было время думать о таких мелочах.

Глава 12

Следующим утром Максим уже ждал меня у синих ворот. В руках он держал пакет молока и большой кусок копченой грудинки.

— Готов поработать? — спросил я, сонно.

— Да, — Максим, как всегда, сиял улыбкой. — Думаю, это будет незабываемый опыт.

— Да какой тут опыт, таскай да таскай! — я по-прежнему не понимал, зачем ему это сдалось. Но тот факт, что кто-то разделит со мной работу меня безусловно радовал. Я не питал иллюзий относительно ручного труда и прекрасно знал, что сгодится любая помощь.

Хозяин встретил нас, подбоченившись. Он посмотрел на часы и сказал:

— Мы же договорились на восемь. Вы запизнилися на пол часа, — Мы в вашем возрасте только и ждали возможности подзаработать, а вам, неробам, все в руки само идет, и то брать не хочите.

Тут он разродился длинной