Шпион товарища Сталина - Владилен Елеонский

— Ребята, вы меня знаете, я в таких делах не участвую.

— Эмма, не шути. Ты думаешь, что следствие поверило тебе насчет Карла Рунштейна? Он почти два года скрывался в твоем подвале, а ты не знала. Как же! Между прочим, он убил офицера рейха под окнами твоей пивной, но траура по поводу столь печального события что-то не наблюдается. Твоя пивная стоит на ушах. Почему, интересно?

— Что вы за люди? Не знала я ничего, шут вас дери! Не знала, впервые слышу от вас, что он еще кого-то убил.

— Оставьте Эмму в покое, ребята. Вы прекрасно знаете, что я никого не пытался изнасиловать, а убийство офицера, совершенное Рунштейном, не имеет ни к ней, ни к ее пивной никакого отношения.

— Помолчите, герр Шаталов! Эмма, так как, ты расскажешь во всех подробностях следствию, как герр Шаталов пытался тебя изнасиловать?

— Не знаю, ребята. Вы меня смутили так, словно мне вновь пятнадцать!

— Нет, Эмма, до этого момента все было цветочками. Вот когда свое веское обвинительное слово скажет пустая бутылка из-под шампанского…

— Бутылка? Вы что, спятили, ублюдки?

— Нет, Эмма, похоже, что спятила ты. От всего того, что мы сейчас с тобой сделаем, нам капнет один лишь прибыток. А что получишь в итоге ты? Что для тебя герр Шаталов? Скажи еще, что ты, старая пивная корова, в него влюбилась! Так ты дошутишься до того, что врач-гинеколог станет твоим лучшим другом, причем не в твоей берлинской клинике, а в женском концлагере под Равенсбрюком.

— Эмма, напиши заявление. Пусть они отстанут от тебя, наконец!

— Я не могу, дорогой мой герр Валерий. Я перестану себя уважать. Пусть они засунут проклятую бутылку себе в задницу. Я ничего писать и подписывать не буду! На, закури лучше.

— Я не курю.

— От таких не отказываются. Смотри!

Худой понюхал пахучую белоснежную сигарету, которую со смехом протянула ему Эмма, и в его слегка раскосых темных глазах загорелся огонек интереса. Эмма услужливо достала из своего потайного кармашка мой подарок — зажигалку.

Офицер небрежно сунул сигарету в рот. Эмма поднесла зажигалку к сигаретному кончику и нажала на крышку, прикрывавшую фитиль.

Зажигалка звонко клацнула, словно миниатюрный пистолет затвором. Синеватым огоньком послушно вспыхнуло пламя. Худой закурил и вдруг сильно закашлялся.

Эмма расхохоталась.

— С непривычки гланды скрутило?

— Я… курил… раньше, но… бросил.

Худой перестал наконец кашлять, снова затянулся и с наслаждением выпустил из ноздрей дым. Кажется, он распробовал отменный табак.

Мы с Эммой тревожно переглянулись. Похоже, что зажигалка не подействовала.

Вдруг совершенно неожиданно худой взорвался оглушительным хохотом. Смех был настолько внезапным и сильным, что напарник худого офицера вздрогнул от неожиданности всем своим плотным бочкообразным телом, расширил глаза и цепко схватил развеселившегося компаньона за узкое плечо.

— Клаус, что с тобой?

— Ты посмотри на себя, Курт. Эй, Курт, бочонок, ты же круглый идиот!

— Клаус!

— Курт, тысяча свиней, посмотри, посмотри на себя в зеркало, ты же крыса, натуральная жирная крыса! Чего носиком шевелишь? Перестань, у меня сейчас будет истерика!

Курт, кажется, все понял. Он страшно изменился в лице, отшвырнул от себя Клауса, повернулся к Эмме и замахнулся на нее своей ладонью-лопатой так, словно решил одним ударом необычно большой руки снести ей голову с плеч.

— Какой газ, гадина, ты закачала в свою зажигалку?

Я успел подставить руку. Удар пришелся по предплечью. Он оказался настолько сильным, что я едва не вскрикнул от пронзительной боли. В первое мгновение мне показалось, что рука серьезно повреждена, возможно, сломана.

Курт резко развернулся ко мне.

— Или, может, сигарета? Гашиш? Шутить над офицерами рейха? Вам будет очень плохо!

Я хотел ответить ему, что не я, а они, офицеры рейха, устроили форменный балаган. Сказал же, что готов оговорить себя, готов сделать все, что они просят, лишь бы для несчастной Эммы все закончилось. Так в чем дело? Что их по-прежнему не устраивает?

Я не успел произнести ни слова. В следующий миг ладонь-лопата Курта так хлестнула мне по щеке, что моя голова, мотнувшись в сторону, в самом деле, кажется, едва не сорвалась с шейных позвонков.

Ах так, ребята?! Похоже, даже моему ангельскому терпению наступил конец.

Я подставил под удар вторую щеку, как будто желая убедиться, что засранец Курт встал на тот самый путь, который ведет очень далеко. Толстощекий Курт бросил на меня испепеляющий взгляд и снова ударил в лицо той же рукой, на этот раз наотмашь.

В последнюю секунду я подставил подсечку, и второй удар не получился. Правда, подсечка тоже не удалась.

Плотный Курт угадал мое движение, ухватился за меня и устоял на ногах, однако я знал, что делать, и в следующий миг четко, как учили, бросил его через бедро. Курт, распластав в воздухе руки, как крылья, с силой влетел головой в стену, едва не пробив ее насквозь, затем мгновенно обмяк, рухнул на пол и затих.

Клаус продолжал жизнерадостно хохотать. Давясь от смеха, он указал пальцем на пузатое тело Курта, безжизненно замершее на полу животом вверх.

В глазах Клауса дико заплясали озорные мальчишеские смешинки.

— Крыса сдохла, крыса сдохла! А носик, Курт, все равно шевелится…

Похоже, Клаус впал в полное безумие. Продолжая дико хохотать, он вывалился из комнаты.

Бедняга Курт упал крайне неудачно. Мало того что он врезался в стену, по пути он задел своим жирным виском острый угол добротного кофейного столика.

Кровь алыми фонтанчиками брызнула во все стороны. Вся комната оказалась забрызгана так, словно здесь полчаса резали и никак не могли зарезать свинью.

Позже выяснилось, что Курт всего лишь повредил вену на виске, его медный череп остался в целости и сохранности, но в тот момент нам с Эммой показалось, что у Курта пробита височная кость и его мозги, перемешавшись с кровью, брызнули во все стороны.

Мы отчаянно пытались привести Курта в чувство, но безуспешно. Его тело как будто онемело от мороза. Ужасное впечатление!

Эмма то изрыгала площадные ругательства, то ревела белугой. Все было бесполезно. Курт не подавал признаков жизни.

В конце концов она распахнула окно комнаты и приказала мне прыгать вниз. Милая Эмма так искренне хотела мне помочь!

Я забрался на подоконник. Оставалось лишь шагнуть вниз, за край оконного слива.

Вдруг в комнату ворвались крепкие коротко подстриженные мужчины в строгих темных костюмах во главе с тем рыжим парнем-спортсменом в сером костюмчике, который, преградив нам путь на галерее, заварил всю кашу. Парень, как потом рассказала Эмма, недолго думая, схватил один из горшков с землей, которые теснились в углу у стены, и с силой бросил мне в спину.