Сталинизм и война - Андрей Николаевич Мерцалов

«поход 14-ти государств». Когда началась гражданская война? Летом 1918 г., в момент Октябрьского переворота 1917 г. в Петрограде, корниловского мятежа, а, может быть, в момент расстрела июльской демонстрации, Февральской революции? Специалисты еще спорят. А дилетантам все ясно.

Обращение наших оппонентов к конкретно-историческим моментам часто не выдерживает критики. Говорят: большевики апеллировали к «бунту», они захватили власть. А нужны были бунт и захват, если власть фактически принадлежала Советам, а большинство в них — большевикам? Временное правительство, лишенное народной поддержки, не оказало сколько-нибудь серьезного сопротивления. Утверждают, что другие политические партии будто бы не стремились к власти, спокойно ожидая решений Учредительного собрания. Это по меньшей мере спорно. Остается без ответа другой — более важный вопрос: намерены ли были «ждать» солдаты, крестьяне, рабочие и, с другой стороны, — приверженцы монархии, контрреволюции вообще? Напомним только о корниловском ультиматуме А. Керенскому 26 августа 1917 г. немедленно уйти в отставку[48].

Сталинская пропаганда всячески преувеличивала масштабы насилия и кровопролития вообще в ходе революций и, в частности, при захвате Зимнего дворца. В соответствии с таким социальным заказом историки «разыскивали» вооруженные восстания в прошлом других стран. Как это ни странно, сиюминутные интересы наших оппонентов и в этом случае совпадают со сталинской фальсификацией. На самом деле, и это общеизвестно, «первые месяцы после 25 октября 1917 года» Ленин назвал «победным триумфальным шествием революции»; «победа давалась нам необычайно легко». Утверждение о том, что большевики «свободно выбирали» гражданскую войну, выглядит по меньшей мере нелепо. У них власть, зачем же им война? Эти соображения должны быть учтены при подлинно научной оценке события.

Тезис о «жестокости» распространяется в самых различных вариантах. В 1990—1997-е гг. большая часть прессы отдала дань моде, опубликовав те или иные сведения о казни бывшего российского императора и членов его семьи. Сам этот факт в истории великих революций не был чем-то из ряда вон выходящим. Он без особого труда объясняется условиями гражданской войны. Авторы публикаций забывают, что писать историю много легче, чем ее делать. Поражает сам выбор сюжета. Разве не более важна, в частности, такая тема: ответственность российского двора и церкви за возникновение первой мировой войны (за убийство миллионов людей!), за создание революционной ситуации и развязывание гражданской войны? В теоретическом плане давно установлено, что революции и гражданские войны готовят консерваторы, препятствующие реформам. Считающие себя демократами могли бы обратиться и к таким трагическим страницам народной истории, как Ходынское поле, Кровавое воскресенье, виселицы 1905–1907 гг., расстрел на Лене, войны 1904–1905, 1914–1918 гг. Восстанавливая историю православной церкви, нельзя забывать резко отрицательные суждения о ней, в частности, В. Белинского, Л. Толстого, оценки современных зарубежных историков: церковь как «продажное орудие правительства» (Л. Фишер)[49]. Ее история не была только светлой. Восстанавливая добрую память русского казачества, можно ли сбрасывать со счетов его реакционные традиции?

Нельзя приукрашивать положение предреволюционной России, отрицать политическое и экономическое бесправие неимущих, грабительскую практику хозяев. Так, впрочем, было не только в России. США, например, и в 1929 г. не имели системы пенсионного обеспечения, пособий по безработице. Из всех партий России лишь РКП(б) выдвинула программу, отвечающую интересам большинства населения. Она открывала социалистическую перспективу — благосостояние, свободное развитие каждого человека. Октябрь спас страну от катастрофы, распада на мелкие государства, которые легко стали бы добычей захватчиков. По мнению М. Ферро (Франция), французские революции 1789–1871 гг. не добились того, что осуществил Октябрь: «одновременное свержение старого режима, уничтожение социального и экономического неравенства и установление народного правительства»[50].

Октябрьская революция имела большое международное значение. Она ускорила окончание первой мировой войны, способствовала разрушению трех вековых реакционных империй (Россия, Германия, Австро-Венгрия). Идея социализма приобрела сотни миллионов приверженцев и стала общечеловеческой ценностью. СССР сыграл решающую роль в разгроме фашизма. Так потерпела поражение хищническая и антинародная форма капитализма. Под влиянием социалистических движений произошло реформирование капитализма в развитых странах, усиливалась социальная защищенность малообеспеченных. С крахом сталинизма, рядившегося в коммунистические одежды, не умерла социалистическая идея. Как и любое стремление к лучшей жизни, она отражает реальную действительность. Идеи Октября — социальная справедливость, гражданское достоинство, гуманизм, дух коллективизма, интернационализма — овладели массами и превратились в материальную силу.

Наивно или злонамеренно предложение о парламентском расследовании «Об исторической и правовой оценке насильственного свержения законного правительства демократической Российской республики в октябре 1917 года и о роли в событиях 1917–1918 годов партии большевиков во главе с Лениным В. И.»[51]. Февральская революция возникла стихийно. Это показывает, например, В. Молотов, бывший в то время одним из сотрудников большевистской «Правды». Следуя сталинской традиции (большевики всегда и везде были в авангарде событий!), он пишет: «В Петрограде сидели. Готовили Февральскую революцию». Но уже на следующих страницах читатель узнает, что возникший в ходе революции Петроградский Совет рабочих депутатов начал заседать без участия большевиков, что в первое время их в нем «было мало-мало», что «не только для Ленина день революции был неожиданным, но и для нас, находящихся в Питере»[52].

Обвинители большевизма должны также учесть и другое обстоятельство. Вплоть до 25 октября 1917 г. объективные условия, породившие Февральскую революцию, сохранялись, главным образом, по вине партий, представленных во Временном правительстве. Продолжалась империалистическая война. «Рабочие, крестьяне и средние классы, — пишет Фишер, — ненавидели прогнивший царский режим и боялись его реставрации», «солдатская масса отказывалась воевать». За годы войны царизм мобилизовал 14 млн человек, к концу 1917 г. число одних только убитых достигло 1 700 000. К январю 1917 г. число дезертиров достигло более миллиона. Июльское наступление русской армии в 1917 г. стоило жизни нескольких сот тысяч человек[53]. Читатель должен принять во внимание, что таких бедствий до тех пор человечество еще не знало. Вторая мировая война, гибель десятков миллионов человек были еще впереди.

Не были решены и другие вопросы революции — хлеб, земля. Страна скатывалась к национальной катастрофе. Авторы предложения судить большевиков лишь повторяют подобные попытки лидеров эсеров и меньшевиков. Еще 1 марта 1920 г., отвергая обвинения в том, что «большевики залили страну кровью в гражданской войне», Ленин говорил: «Нашелся бы на свете хоть один дурак, который пошел бы на революцию, если б вы действительно начали социальную реформу?» Эсеры и меньшевики, находясь у власти с февраля по октябрь, руководствовались утопичной программой. Они пытались «сговориться с капиталистами», «не обижать капиталистов», да еще в условиях четырехлетней несправедливой войны. «Судьи» должны будут также учесть, что вопрос о мирном или немирном развитии российской революции был в центре внимания большевиков. Первый путь для них был, безусловно, предпочтительным. «20–21 апреля и 3–5 июля, — с тревогой писал