Люди зимы - Дженнифер МакМахон

— Такое иногда случается, — ответила она явно где-то подслушанной «взрослой» фразой.

— Ты что, издеваешься?! — возмутилась Рути, выпрыгивая из мокрой постели. Пол показался ей ледяным — похоже, печь в гостиной снова погасла, и она поспешно накинула кофту и натянула теплые лыжные штаны. Выйдя в коридор, Рути зашагала к дверям материнской спальни. Несмотря на то, что она проспала почти пять часов, ступала Рути по-прежнему нетвердо, а ее дыхание все еще отдавало джином (особенно сильным запах стал когда она, не сдержавшись, рыгнула). Похоже, опьянение еще не совсем прошло — именно этим Рути объяснила охватившее ее ощущение нереальности происходящего. Еще немного, и она могла бы поверить, что продолжает спать и видит очередной странный сон.

Нажав на дверную ручку, Рути осторожно толкнула дверь, стараясь действовать как можно тише — меньше всего ей хотелось, чтобы мать услышала скрип петель и проснулась. Но когда дверь открылась достаточно широко, Рути увидела, что кровать матери аккуратно застелена, а ее самой нигде нет.

— Я же говорила!.. — шепнула Фаун, которая выбралась в коридор вслед за сестрой.

— Иди переоденься и приведи себя в порядок, — сердито отозвалась Рути, продолжая разглядывать пустую кровать. Почему-то ей показалось, что мать вовсе не ночевала дома, хотя подобного еще никогда не случалось.

Пока она, пошатываясь, стояла в дверях, Фаун медленно двинулась по коридору в направлении своей комнаты.

— Какого черта?!.. — громко сказала Рути. В самом деле, куда девалась мама? Куда она могла отправиться в половине седьмого утра?

Проводив взглядом сестру, она повернулась и стала не спеша спускаться по лестнице, мысленно пересчитывая ступеньки. Рути всегда поступала так когда была маленькой: ступенек было тринадцать, но нижнюю она перепрыгивала. Двенадцать ступенек означали, что день будет удачным.

— Мама! — громко позвала Рути, оказавшись внизу. — Ты где?..

Ответа не последовало, и она отправилась на кухню. Нетронутая чашка с чаем все так же стояла на столе, плита была холодной. Холодной как лед оказалась и дровяная печь в гостиной: заглянув внутрь, Рути увидела, что подложенные ею вчера поленья так и не занялись.

Печь была большой, сложенной из сероватого мыльного камня. Еще до рождения Рути ее построили на месте старого кирпичного очага. Дровяная печь была их единственным источником тепла — мать и отец принципиально не пользовались ни газом, ни керосином, ни любыми другими видами ископаемого топлива.

С трудом наклонившись (прилив крови вызвал у нее головокружение), Рути вытащила из печи обгоревшие поленья и, вооружившись совком, выгребла золу в подставленное жестяное ведерко. Освободив топку, она засунула внутрь несколько газетных жгутов, картон от старых коробок и сосновые щепки, и чиркнула спичкой.

Пока она возилась с печью, сверху спустилась Фаун, одетая в красный комбинезон и красный свитер с высоким воротом. На ногах у девочки были связанные матерью толстые шерстяные носки — разумеется, тоже красные.

— Терпеть не могу монохромные изображения, — пробормотала Рути, закрывая печь. За слюдяным окошком дверцы металось оранжевое пламя, потрескивали дрова, и Рути подумала, что через полчасика в гостиной можно будет сидеть, не рискуя ничего себе отморозить.

— Что-что? — переспросила сестра. Ее большие глаза странно блестели, словно у Фаун поднялась температура, и на мгновение Рути испугалась, что сестра снова заболела. Но нет, выглядела Фаун нормально, и только взгляд ее оставался каким-то отстраненным, словно обращенным внутрь.

— Не обращай внимания, это я так, — ответила Рути, продолжая внимательно разглядывать сестру.

Как и Рути, Фаун появилась на свет в этом же доме, и принимала ее та же самая акушерка. Вспомнив об этом, Рути невольно задумалась, будет ли дальнейшая жизнь сестры такой же, как у нее. Сама она оставалась на домашнем обучении почти до третьего класса, и только потом, уступая ее бесконечным просьбам, родители согласились отправить дочь в уэстхолльскую среднюю школу. Рути очень хотелось учиться вместе с остальными детьми, однако переход к школьным будням оказался довольно трудным и болезненным. Полученных от отца и матери знаний (читать, писать, складывать и вычитать она умела неплохо) оказалось недостаточно. Современная школьная программа включала и другие предметы, о которых Рути имела весьма приблизительное представление, поэтому ей с самого начала пришлось приналечь на занятия, чтобы догнать остальных. Одноклассники смеялись над ее яркой и пестрой одеждой домашней вязки, над ее слишком явным деревенским выговором, даже над тем, что она не имела никакого представления о таблице умножения. Стиснув зубы, Рути корпела над домашними заданиями и старалась произносить хотя бы некоторые слова так, как делали это другие дети. Надо сказать, ее усилия не пропали даром. К концу первого же учебного года она добилась отличных оценок по всем предметам, да и в дальнейшем не сдавала позиций, из года в год оставаясь лучшей ученицей в классе.

Но трудности, которые она испытала в самом начале, не забылись, поэтому как только Фаун исполнилось пять, Рути настояла, чтобы ее отдали в детский сад.

«Фаун не должна чувствовать себя чужой в обществе других детей, — убеждала она мать. — В конце концов, ей все равно придется идти в школу, а я не хочу, чтобы Фаун было так же трудно, как мне. И потом, детский сад, школа — ничего страшного в них нет. Все это совершенно нормальные вещи!».

Мать долго смотрела на нее, потом изрекла:

«Кто тебе сказал, что «нормально» и «хорошо» — это одно и то же?»

В конце концов, она все же капитулировала и отвела Фаун в детский сад при городской школе. Сидя на занятиях в своем выпускном классе, Рути частенько поглядывала в окно на игровую площадку, где ее взгляду представала одна и та же картина: Фаун неизменно сидела в одиночестве и что-то рисовала на земле, оживленно разговаривая сама с собой. Никаких друзей у нее, похоже, не было. Когда Рути попыталась осторожно поговорить об этом с девочкой, Фаун ответила, что другие дети постоянно зовут ее поиграть, но она просто не хочет.

— Но почему? — удивилась Рути.

— Потому что я очень занята, — ответила Фаун.

— Чем же?

— У меня уже есть друзья и подруги, и я играю с ними, — непонятно пояснила девочка и убежала, прежде чем Рути успела спросить, что же это за друзья: муравьи или, может быть, мелкие камешки?

Засунув руки в карманы своего красного комбинезона, Фаун с отсутствующим видом уставилась на светящееся оранжевым светом окошко печной дверцы.

— Когда ты видела маму в последний раз? — спросила Рути, в изнеможении падая на диван. После возни с дровами голова у нее разболелась не на шутку, и сейчас она ожесточенно терла виски, тщетно пытаясь прийти в себя.

— Мы вместе поужинали. Мама приготовила суп из чечевицы. Потом она поднялась наверх и уложила меня в постель. И почитала сказку… — Голос Фаун звучал все тише и тише как у робота, у которого садятся батарейки. — …Про Красную Шапочку.