Зона бессмертного режима - Феликс Разумовский

— Ничего, Кларочка, не переживай, — ласково посмотрел на нее Бродов. — Все тайное когда-нибудь становится явным. Бог даст, может, доживем. А что это за папирус такой, Весткарский? Нельзя ли поподробней?

В глубине души он был полон сомнений — что же все-таки для женщины важнее: ум или красота? А с точки зрения мужчины? Может, все-таки разумный компромисс? И если это так, то где найти ее, с золотой серединой?

— Можно и поподробней, — согласилась Клара, покладисто кивнула и жадно приложилась к бутылке с минералкой. — М-м, пить хочется. То ли с омуля, то ли с коньяка… Так, значит, папирус, папирус… Весткарский папирус… Назван он так в честь одной дамочки, привезшей этот папирус из Египта и подарившей его вроде бы Берлинскому музею. А говорится в нем помимо всего прочего о том, как его величество Повелитель Верхнего и Нижнего Египта Хуфу, правогласный[55], воплощение Озириса, общался с магом по имени Деди, почтенным мудрецом ста десяти лет от роду. Сей волшебник будто бы знал о секретных помещениях Тота, которые его величество желал всем сердцем задвинуть в собственном горизонте. Только задвинул или нет, не ясно, потому как папирус этот не имеет конца. А именно множество пробелов-лакун[56]. Кстати, интересно, интересно… Очень интересно… Так, так, так… Верно говорят, хорошая мысля приходит опосля… Ребята, извиняйте, пойду увековечу.

Она еще отхлебнула минералки, резко поднялась и рысью подалась вон из кухни. Минута — и из комнаты послышалось приветствие включенного компьютера. Процесс увековечивания премудрого пошел.

— Кандидат наук. Шесть книжек уже написала, — гордо прокомментировал Женька, встал и принялся возиться с посудой. — А ты, командир, когда найдешь даму сердца? Не органа малого таза?

— А кто ж его, Женя, знает. Меня девушки хорошие не любят, — отшутился Бродов, коротко вздохнул и, дабы не муссировать тему, начал вспоминать, как они вояжировали на «Академике Павлове»[57]: По морям, по волнам, нынче здесь, завтра там.

— Да уж, раньше были времена, — шмыгнул носом Женька, — а теперь мгновения. — Он тяжело вздохнул, поднялся, вытащил из холодильника водку. — Давай, Даня, по чуть-чуть. Холодненькой. За тех, кто в море.

Приняли «Столичной», зажевали «Краковской», вспомнили, как куролесили в водах Адриатики. Еще — у островов Паг, Керкенна, Дуги-Оток, Валетта, в проливе Кварнер, в заливе Габес, у берегов Туниса, Алжира и Марокко. Долго сидели, выпили всю бутылку — было чего вспомнить. А потом на кухню заявилась Клара, бодрая, довольная, светящаяся оптимизмом, и принялась кормить их рассольником и пловом. По ее лицу было видно сразу — творческий процесс успешно завершен, все премудрое и прекрасное надежно увековечено.

— Ну-с, о чем на этот раз? — с улыбкой осведомился Бродов, работая ложкой. — Какие мысли?

— Все те же, фантастико-криминальные, — сказала Клара, интригующе кивнула и неожиданно сделалась на удивление серьезной. — Они вернутся. И попытаются опять взять контроль над человечеством. Весь вопрос только в том — как. Мы ведь уже не прежние лулу. Скорее всего, на Земле будет заварена такая каша, какую расхлебать своими силами люди будут не в состоянии. Вот тут-то боги и выйдут на арену в качестве спасителей голубой планеты. Всего этого отчаявшегося, потерявшегося человеческого скопища. Вот такой вот, братцы, футуристический прогноз, донельзя мрачный, пессимистический и чернушный. А может, я просто воинствующая паникерша, принявшая не в меру французского коньяка? Ладно, будущее покажет, как говорится, будем живы — не помрем. Данила, пироги греть? С капустой, грибами и с рисом и яйцом…

— Греть, греть, всенепременнейше. Равно как и эту аппетитную, тающую во рту кулебяку.

За чаем, пирогами и разговорами время летит быстро, они даже не заметили, как наступило утро.

— Ого, как скоро ночь минула, — глянул на часы Бурундук, встал, зевнул, вздохнул истово, так что затрещали связки, потянулся. — Пора мне, братцы, на трудовую вахту. А то Васильевич будет рвать и метать. Не обижайся, командир, Клара тебя проводит. Жаль вот только, что ненадолго ты, проездом.

— Не переживай, брат, — успокоил его Бродов и хитро подмигнул. — У нас все рассчитано. Я ведь из Египта возвращаюсь по дуге, через Питер. Так что бог даст — увидимся, через двенадцать ден встречай. Да я еще позвоню.

— Ну вот и славно, — воодушевился Бурундук, по-быстрому оделся, обнялся с Бродовым и пулей выскочил сменять Васильевича. Выстрелил замок, хлопнула дверь, ухнул лифт, и наступила тишина.

— У тебя когда самолет-то, Данила? — посмотрела в окно Клара, еле-еле сдержала зевок, зябко, словно на пронизывающем ветру, передернула пухлыми плечами. — А… Тогда поехали, я еще заправиться хочу.

Ладно, собрались, оделись, присели на дорожку. Пошли. На улице ощутимо холодало, падал снег, «копейка» выглядела несчастной и замерзшей. Словно старая больная кошка, скорчившаяся на канализационном люке.

— Ну вот, блин, гололед проклятый, как сказал Александр Матросов, бросаясь на амбразуру. — Клара отключила сигнализацию, не сразу поладила с дверями и сделала гостеприимный жест: — Давай, Данила, залезай.

— Есть. — Бродов положил сумку назад, сам сел вперед, попробовал устроиться с комфортом в кресле. Наивный…

Клара между тем освободила руль, сунула на место провод и, чавкая противно мембраной бензонасоса, подкачала топливо в чрево карбюратора. Чиркнул стартер, двигатель подхватил, из жерла глушителя повалил сизый дым. Символизируя дым ладана, на который дышали поршни и кольца.