Зона бессмертного режима - Феликс Разумовский

— Не дам, — отвечала секретарша. — «Волги» с такими номерами в природе не существует. По крайней мере в Иркутской области. Вот так.

В умных глазах ее светилась усмешка — ох, командир-командир, не то ты у бедной девушки просишь.

— Ладно, Катерина, молодец, — похвалил ее Бродов, — спасибо. Иди.

— Всегда пожалуйста, — отозвалась та, показала зубы и вразвалочку, поигрывая бедрами, двинулась на выход. Глядя ей вслед, Бродов вспомнил Владимира Семеновича: «Ох, рельеф мускулатуры, мышцы крепкие спины». А когда дверь закрылась, мысли его приняли другое направление. Устремились к странной лазурноглазой незнакомке из несуществующей в природе черной «Волги».

* * *

Град Петров встретил Бродова оттепелью, на летном поле было сыро и тепло, словно в гадюшнике. Казалось, что прилетели не в Петербург — Ташкент.

«Да, у природы нет плохой погоды», — Данила хмыкнул, распахнул «пропитку» и в общей людской массе направился к аэровокзалу. Настроение у него было лучше не придумаешь. Сколько же они времени-то с Бурундуком не виделись? Лет восемь, верное. С гаком. А может, и побольше. Да, бегут годы…

Скоро он уже добрался до зала прибытия, плавно притормозил и сразу же увидел среди встречающих Женьку — все такого же тощего, мосластого, обманчиво интеллигентного. Рядом с ним стояла пухленькая девушка с миленькими конопушками на вздернутом носу. Вот уж верно замечено — разноименные полюса притягиваются.

— Бродов! Данила! Командир! — нисколько не смущаясь посторонних, восторженно заорал Женька, приветственно потряс правой рукой и бросился, как сумасшедший, обниматься. — Ты, черт…

Левую по локоть отхватила разъяренная касатка. Та самая, четырехметровая, с микрочипом в башке, едва не откусившая Бродову голову[51]. Весело, ох как весело было тогда в водах Средизерноморья…

— Здорово, брат, здорово, — обнялся Бродов с Женькой, похлопал его по мускулистой, неожиданно крепкой спине. — Привет.

И, разом ощутив тягучий ком в горле, выругался про себя — ну вот, блин, дожили, сантименты пошли. Видимо, уже недалеко до маразма.

— Данила, познакомься. — Женька отстранился, гордо подмигнул и указал на девушку с конопатым носом: — Это Клара. Моя подруга. Боевая. На той неделе заявление подали.

Ну, раз на той неделе заявление подали…

— Копылова, — протянула Клара с достоинством маленькую крепкую ладонь. — Много слышала о вас. Хорошего. — И вдруг улыбнулась, как-то по-простецки, искренно, обезоруживающе и добро. — Ребята, поехали, а? Пироги стынут…

Ехать надо было на древней, видавшей лучшие времена бежевой «копейке». Клара устроилась за рулем, Женька на «месте смертника»[52], Бродов, перекрестившись, с опасением в душе опустился на заднее сиденье. После «хаммера» в «копейке» ему было как-то не по себе. Однако ничего — Клара круто взяла с места, глушитель с готовностью зарычал, подвеска весело загрохотала, из печки потянуло баней. И потащились по сторонам дороги грязно-белые ландшафты. Зима называется. В общем, ничего страшного не случилось, тем более что ехать было недалеко, на Пулковское шоссе.

— Прибыли. — У длинного, напоминающего линкор дома-корабля Клара остановилась, заглушила мотор и принялась навешивать на руль противоугонные вериги. — Ребята, уно моменто, в России живем. Так, еще немного, еще чуть-чуть. Ну все, выходим.

Она привычно залезла под капот, вытащила центральный провод из крышки трамблера, вдумчиво задраила все двери и вякнула сиреной сигнализации.

— Ап, готово. Пошли.

Основательная такая девушка, напористая, хорошо знакомая с реалиями нашей жизни. К слову сказать, двигающаяся, несмотря на формы, быстро, непринужденно, с какой-то скрытой грацией. И где только Женька ее нашел?

Между тем зашли в подъезд, плавно прокатились на лифте и оказались наконец в однокомнатной квартире, прихожку которой украшали лосиные рога. Так, ничего особенного, не бродовские необъятные хоромы и не сдвоенные палаты Зои Викторовны: стол, компьютер, продавленная тахта и книги, книги, книги. Зато уж благоухало-то на славу — и жареным, и пареным, и печеным. Не удивительно, как вскоре выяснилось, — стол на кухне ломился от еды, будто прибыл Бродов с голодного острова.

— Раздевайся, Данила, будь как дома, — улыбнулась Клара, расстаралась с тапками и, не теряя времени на разговоры, потащила Бродова к столу. Действительно, какое может быть общение на голодный желудок? Женька уже был на кухне — хлопал холодильником, звенел бутылками, чувствовалось, что по отношению к Бродову у него были самые серьезные намерения. И вообще сразу чувствовалось, что Бродову здесь ужасно рады.

— Женька, а ведь мы нажремся, — сделал вывод Данила, тяжело вздохнул и принялся вытаскивать из сумки дары сибирской земли — омуля, икру и… французский коньяк. В глянцевых, радующих взор картонных коробочках, числом не менее пары дюжин: «Бисквит», «Мартель», «Отард», «Наполеон», «Камус»… Ох и здоровый же был Бродов мужик, сказалась спецназовская закалка.

Ладно, сели, не церемонясь, приняли, со вкусом закусили. Повторили. Усугубили. Пошла беседа, полился разговор. О том, о сем, об этом. За жизнь. Бурундук, оказывается, нынче подвизался в сторожах, Филатов, бывший сослуживец, стал важной шишкой в ФСБ, а Клара, оказывается, писала фантастическую прозу. Как раз вчера пришли сигнальные экземпляры ее новой книги. Значит, скоро будет гонорар.

— И про что же, Кларочка, сие творение? — с вялостью, только чтобы сделать хозяйке приятное, осведомился Бродов. — Какие-нибудь небось звездные войны?

Меньше всего на свете ему хотелось сейчас говорить о литературе.

— Да нет, неправда ваша, — усмехнулась Клара, и в глазах ее вспыхнули огни. — Слышал ты, Данила, когда-нибудь о древнем Шумере? О глиняных табличках с клинописными знаками?

Коньяк она пила наравне со всеми — стопками. Хрустальными. Весьма объемистыми.

— Таблички с клинописью? — оживился Бродов и вспомнил ночь любви в чертоге Зои Викторовны. — Как же, как же… Их превосходительство Ану, наследничек Энлиль, братец Энки, красотка Нинхурсаг. Ануннаки, лулу. Божественная комедия… Ну да, знакомые все лица.

— Ух, командир, ну ты и подкован, — рассмеялся Женька и принялся мастерски разливать мартель, Клара же сделалась необычайно серьезной и крайне уважительно воззрилась на Бродова:

— М-да, коллега, а ведь мы, оказывается, с вами одной крови. Отрадно, весьма. Так вот, я внимательно проанализировала весь этот эпос — благо по образованию востоковед, и посмотрела на проблему с другой стороны. С теневой. Все они — и Энлиль, и Ану, и рядовые ануннаки, — хоть и могущественные боги, однако в плане морально-этическом обыкновенные преступники. Живущие по законам стаи, вернее, по тюремным понятиям. Чего только у них нет — разборки, преступления, драки, воровство, насилие над женщинами, притеснение слабых. Ведь даже человека они создали исключительно для добычи золота. Так что, если вдуматься, весь этот шумерский пантеон — обыкновенные зэки, вооруженные передовыми инопланетными технологиями. Со всей соответствующей уголовной атрибутикой — бойцами, паханами, мужиками и чертями, словно на какой-нибудь воровской образцово-показательной зоне строгого режима. Вот так, дорогой коллега, в таком разрезе. Ну а уж дальше — дело техники. Завернуть сюжетец нам не привыкать. — Она победоносно хмыкнула, мотнула головой и ловко, с некоторой торжественностью приголубила стопку. — Ну, давайте, ребята, выпьем. За тиражи.