Конкурс красоты в женской колонии особого режима - Виталий Ерёмин

– Как я могу что-то о них знать? – возражала Фая. – Я с ними не общаюсь.

– А ты общайся, – посоветовали ей.

– Вы хоть понимаете, что творите? Вы сами меня толкаете! – вскричала женщина.

– Будет тебе изображать из себя святую, – ухмылялись менты. – Работай, контракт твой бессрочный, а не то пожалеешь.

Но Мосина не сдавалась. И тогда ей стали подставлять потерпевших.

– Возле меня стали тереться женщины с сумочками. Менты были уверены, что я страдаю карманной тягой. А я только посмеивалась и делала замечания. Предупреждала: смотрите, у вас сейчас кошелек из сумочки выпадет. Но ментам эти фокусы не надоедали. Они решили посадить меня во что бы то ни стало. Сколько у вас сейчас в бумажнике? – неожиданно спросила Фая.

Михаил пожал плечами. Он точно не знал.

– Ну, приблизительно?

Леднев назвал сумму.

– А теперь пересчитайте.

Разница была в двести рублей.

– Вот и я не могла точно сказать, сколько у меня денег, – сказала Мосина. – Подставили «потерпевшую», задержали, подложили мне в сумку кошелек, привели «свидетелей», а первый допрос провели при своих «понятых». Вот за что и сижу сейчас.

«Если это действительно так, – подумал Леднев, – то черт знает что». Но у него на языке вертелся вопрос, никак не связанный с предметом разговора. А он по опыту знал, что это даже хорошо, когда вопрос застает человека врасплох.

– А духи американки, – спросил он неожиданно, – случаем, не твоя работа?

На лице Мосиной появилась загадочная улыбка.

– Вам тоже интересно, не страдаю ли я карманной тягой? – тихо проговорила она. – Ну и на что вы рассчитываете? Что я вам признаюсь? Я не полная дура. Я по одной половице хожу, а на другую поглядываю. Нет, не моя это работа. Вот и вы ищите другую женщину. Кто вы по званию?

Вот номер! Мосина заподозрила, что Леднев никакой не психолог. Ну, правильно. А что она должна была подумать после вопроса о духах?

Нужно было вернуть доверие этой женщины.

– Фая, по званию я старший лейтенант запаса, – отвечал Леднев. – Можешь не сомневаться. А если уж подозревать до конца, то давай присвоим какое-нибудь звание и Мэри.

– Пристроиться к этой курице нетрудно, – усмехнулась Фая.

– Только для того, чтобы выведать что-то у Мосиной?

– Ладно, проехали, – подумав, махнула рукой Фая. – Давайте сменим пластинку. Вы хоть догадываетесь, что скоро вас начнут дурить?

Нет, ничего такого Леднев не предчувствовал.

– Тогда приготовьтесь. Это скоро начнется и неизвестно чем кончится.

«Может, правильно советовала Серафима? Мне лучше уехать?» – подумал Михаил.

– Как у вас в семье? Порядок?

– Скучный порядок, – уточнил Леднев.

– Тогда тем более.

– Что «тем более»?

– Да ладно – проехали. Угостили бы хорошей сигаретой.

Прикурила от поднесенной Михаилом зажигалки, сладко затянулась. Села на стуле поудобнее. Расслабленно сказала:

– Хорошая сигарета. Сейчас бы чашечку кофе. Вас, кажется, Михаилом зовут? Я знаю, Михаил, вы ничем мне не поможете. Я знаю даже больше – чем это все кончится для меня. Я просто хочу, чтобы вы знали, что такое бывает, и не только со мной. Мы – рабыни не только своих страстей. Мы еще и рабыни ментов. От нас страдают потерпевшие. Но время от времени мы сами становимся потерпевшими. Только страдаем гораздо сильнее. Что теряют наши потерпевшие? Кошельки. А мы – здоровье, радость материнства и даже жизнь.

– Что помешало тебе выйти замуж? – спросил Леднев.

– Меня пытались изнасиловать по пьяни свои же ребята: с кем воровала. Я разбила окно и скинулась со второго этажа. Врачи собирали потом кости по кусочкам. Выжила, а отвращение к мужикам осталось. Меня потом и Гаманец не мог взять, долго облизывался, сучий потрох. А вот если вы психолог, то должны знать, что еще во мне изменилось после этого случая.

– У тебя появилась мечта красиво умереть?

Фая покачала головой:

– У меня совсем другие мысли. Мне пока рано уходить. Я еще нужна.

– Лена Агеева считает, что ты для нее – как мать, – вспомнил Леднев.

Мосина закурила новую сигарету и согласилась:

– Да, у нас очень глубокие отношения.

– И поэтому ты ненавидишь Каткову?

Фая посмотрела на Михаила не без удивления. Ее взгляд говорил: а ты, парень, не так прост, как я думала.

Леднев взглянул на часы. В любую минуту мог придти Гаманец. Другого случая поговорить с Мосиной могло уже не представиться. А они ни к чему определенному так и не пришли.

Фая поняла, что нужно заканчивать разговор. Погасила сигарету и тихо сказала:

– Ладно, скажу вам по секрету. Совет требуется. Четырнадцать лет я в рабстве у ментов. Но за это время меня ни разу не раскололи. Я сама раскроюсь, прилюдно. Как, думаете, подействует? Оставят меня в покое?

– Ты с ума сошла! Тебе свои же зэчки не простят.

– Это меня меньше всего волнует.

Леднев не знал, что посоветовать. Он понимал только, что должен помочь этой женщине, несмотря на всю ее порочность. И невзирая на возможные последствия для себя самого. А в том, что ему будут мешать, можно было не сомневаться. Но прежде, чем принять окончательное решение, ему нужно было еще раз поговорить с Леной Агеевой.

Ставская ввела ее в кабинет, а сама вышла. Лена сидела нахохлившись, в телогрейке, ее знобило. Взглядом попросила разрешения взять из пачки сигарету. Закурила. Смотрела ясными глазками. Покашливала.

– Нельзя тебе курить, – сказал Михаил.

Агеева махнула рукой:

– А теперь уже все равно.

Родители поставили на ней крест. Не приезжали уже второй год. Посылок не слали. И даже писем не писали. Считали пропащей.

– Мне понравилось, как ты поступила в отношении Брысиной, – сказал Леднев. – Ты ее чуть не задушила, а теперь вы в одном отряде, и она на тебя, похоже, зла не держит.

– Держит, просто не показывает виду. Привезла с похорон сосисок – меня первую угостила. Но все равно вижу – не простила. Но прежнего зла уже не держит.

– Зачем вы набросились на нее с этой…Воропаевой?

– Мы играли. У нас игра была такая – в удавочку.

…Лена Агеева попала в образцовую зону для малолеток. Муштровали там почище, чем в армии. Два часа в день строевым шагом под песню «Дан приказ ему на запад». Воспитатели требовали печатать шаг. Бетонное покрытие плаца дрожало. Лена в сапогах на три размера больше падала с ног. Пятки были стерты в кровь.