Конфуций и Вэнь - Георгий Георгиевич Батура

Можно объективно констатировать факт, что величайшее уважение к памяти Учителя достигло в Китае такой гипертрофированной формы, что китайцы буквально «изменили своему геному». Числительное «два» (в их понимании) они стали записывать в иероглифе Жэнь в виде «графического полтора», сознательно игнорируя тем самым главный принцип создания иероглифов – обязательного соответствия (пусть и символического) рисунка иероглифа той внешней картине, которую он изображает. Для исключительно практичного китайского ума это было равносильно совершению японцем харакири. И, возможно, уже отсюда берут свое начало также и все те фантастические трактовки иероглифов Лунь юя и те комментарии к суждениям, в которых «послушные уши» Конфуция принимаются за «чистую монету».

Итак, подлинное Жэнь Конфуция и Ши цзина, если характеризовать этот иероглиф коротко, – это «духо-предстояние», т. к. рисунок изображает человека (ключ жэнь), поставленного рядом с «верха́ми» мира умерших. Жэнь – это характеристика исключительно внутреннего состояния человека: обращение ума и сердца человека к миру «высших духов» или к какому-то отдельному представителю этого мира.

Жэнь в тексте Лунь юй – это, во-первых, человек, находящийся в состоянии такого внутреннего обращения к миру духов или начавший практиковать этот прием. Человек может практиковать его в любой обстановке – когда работает, когда отдыхает, принимает пищу, идет по улице, справляет естественную нужду или специально занимается этой практикой. Второе значение этого иероглифа – это состояние удержания в своих мыслях постоянного устремления к миру духов. Третье значение – название особого технического приема, как, например, техника творения «Иисусовой молитвы» в средневековом христианстве, которой посвящены многие главы греческого сборника «Добротолюбие». Техника Жэнь (как и творение Иисусовой молитвы) заключается в постоянном насильственном принуждении себя к искусственному состоянию своего ума (на первоначальном этапе практики), – постоянному обращению мыслей к миру духов (или представителю этого мира).

Конфуций, как и во времена Чжоу, использовал этот прием в качестве практического средства, способствующего получению человеком Дэ – той самой «благодати» (см. книгу В. М. Крюкова «Текст и ритуал»), которую древние аристократы Китая учились получать задолго до Конфуция – уже в Раннем Чжоу и даже в предшествующей династии Инь. Фактически Жэнь у Конфуция (но и в Раннем Чжоу) играет ту же самую роль, что и «Иисусова молитва» в монашеском христианстве.

Когда в обществе оскудевает первоначальный импульс какой-то яркой проповеди или утрачивается свежесть и новизна примера какой-то яркой личности (например, Христа в христианстве, или Вэнь-вана в древнем Китае), тогда поздними их почитателями создается некий искусственный «костыль» (выражение епископа дореволюционной России Феофана Затворника), с помощью которого человек может «заставить себя» достичь тех же самых духовных результатов, что и те древние, которыми этот человек восхищается, которых он боготворит, и которым подражает.

Такой «искусственный костыль» в христианстве – это многократное (в идеале – не прекращающееся даже во сне) мысленное повторение Иисусовой молитвы – «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго» – использовали, например, наши русские старцы Серафим Саровский и Силуан Афонский. Причем, Серафим Саровский в своих «Наставлениях мирянам» рекомендовал этот прием всем тем, кто искренне стремится приблизиться к Богу. То есть, образно говоря, Серафим предлагал использовать то же самое Жэнь Конфуция или древнего Чжоу, но где в качестве «духа верха», к которому мысленно обращается человек, выступает сам Христос.

А пример русского старца Силуана Афонского свидетельствует о том, что такое внутреннее состояние человека действительно может длиться беспрерывно. Незадолго до смерти старца – когда он находился в монастырской больнице на Афоне, – его сосед по больничной палате завел с ним разговор об Иисусовой молитве и признался, что когда он исполняет монастырское послушание на общественных работах, он не может удержать в себе эту молитву, и она у него теряется. На это Силуан сказал: «У нас так не бывает», и вышел из палаты. Чему сосед изрядно удивился, и даже подумал о той «прелести», в которую впал старец Силуан. При этом следует упомянуть, что и Силуан тоже имел в течение ряда лет хозяйственное монастырское послушание. Тот читатель, который читал простые и наивные (с точки зрения мирского человека) «Творения» Силуана Афонского – но нет ничего в мире ближе к евангельским строкам! – понимает, что такой человек лгать не мог. И тем более, перед своей кончиной.

Но и все религиозные праздники (не только христианские) изначально были призваны только для того, чтобы периодически напоминать или «восстанавливать в памяти» приверженцев этих религий те события и образ тех основателей религий, которые оставались в далеком прошлом. Например, в раннем христианстве праздновался только один праздник – день Воскресения Христа, Пасха, а поздне́е (через столетия) – это уже целых двенадцать праздников, причем, только главных («двунадесятых»). То есть таких «напоминаний» в Церкви стало гораздо больше, т. к. дух первоначального христианства в обществе стал угасать.

В Евангелии от Луки Христос – когда учреждает обряд Причастия – говорит своим апостолам на Тайной Вечери: «Это делайте в Мое воспоминание» (Лк. 22:19). И «Иисусова молитва», и Жэнь Конфуция – это и есть такое воспоминание, но только как бы искусственно усиленное в своем многократном обращении к тому же самому «духу». Такой прием призван пробудить воспоминание о давнем времени и о давно минувших обстоятельствах жизни учредителя того или иного Учения, а значит, – пробудить в этом «практикующем» человеке сокрытый духовный источник, который, в конечном итоге, приведет человека к тому же самому результату или духовному опыту, который получил в свое время основатель этой религии, – опыту, положившему начало всей его проповеди.

Главное в таком «воспоминании» – это как бы реально перенести себя во время жизни почитаемого Учителя, в его эпоху, с тем, чтобы «оживить Учителя» в своем внутреннем мире. И читателю понятно, что Христос совсем не случайно уделяет этому вопросу такое большое внимание. Он сам устанавливает в качестве «воспоминания о Себе» обряд Евхаристии, а Конфуций – в качестве «воспоминания» о давно ушедших прославленных «Духах верха» (о Вэнь-ване или Чжоу-гуне) – восстанавливает практику Жэнь. И цель такого «воспоминания» – вовсе не в том, чтобы еще раз напомнить практикующему человеку о «Себе, любимом» (напр., о Христе), а чтобы в этом практикующем человеке пробудить тот же самый духовный опыт, который реализовался в Учителе и который выводит человеческое существо на совершенно иной уровень бытия.

Ну а более поздняя средневековая «Иисусова молитва» – это уже как бы продублированное «воспоминание» об Иисусе Христе, которое, в отличие от Евхаристии, доступно любому человеку, в любое время и в любом «количестве» (также, как и Жэнь). Дело в том, что учрежденное самим Христом «воспоминание» (в виде общей чаши вина и единого разделяемого на