Власть в Древней Руси. X - XIII века - Петр Толочко

Как справедливо заметил М. Б. Свердлов, из формулы Любечского съезда следует, что «князья, восходившие к разным генеалогическим ветвям потомков Ярослава Мудрого, в полной мере сознавали, что они принадлежат к одному этнокультурному и политическому пространству — Русской земле (в широком значении), т. е. Русскому государству».[161]

По Б. А. Рыбакову, княжеские съезды не были средством выхода из кризиса, а благородные принципы, провозглашенные в живописном днепровском городке, не имели гарантий и оказались нарушенными через несколько дней.[162]

Действительно послесъездовские события показали, что желаемого единства достигнуть не удалось. Не все князья были одинаково удовлетворены размерами своих вотчин. Инициатором новой усобицы на Руси выступил Давыд Игоревич, который должен был поделиться частью Волыни с галичскими Ростиславичами. При пособничестве (или попустительстве) великого киевского князя Святополка Изяславича он осуществил злодейское ослепление Василька Ростиславича.

Однако, все это случилось не потому, что решения Любечского съезда не имели гарантий. Гарантии как раз были предусмотрены. Князья целовали крест на том, что нарушителя клятвы должно постигнуть коллективное наказание остальных князей. «Да аще кто отселѣ на кого будеть, то на того будем вси и крестъ честный». В следующей фразе добавлено: «и вся земля Русьская».[163] Следовательно, смысл достигнутых договоренностей заключался не столько в том, что они должны были исключить междукняжеские противоречия в будущем, сколько в создании механизма их преодоления.

Когда Мономах узнал о случившемся, то немедленно послал к Ольговичам грамоту с просьбой придти к Городцу, чтобы совместно наказать виновников. Поход названных князей на Святополка был остановлен митрополитом Николой и мачехой Мономаха, а также обещанием Святополка лишить Давыда Игоревича волости. В конечном итоге это и произошло. «А на второе лѣто Святополкъ, Володимерь, Давыдъ и Олегъ привабиша Давыда Игоревича, и не даша ему Володимеря, но даша ему Дорогобужь».[164]

Несмотря на то, что информация эта содержится в летописной статье 1097 г., событие, по-видимому, произошло уже после следующего княжеского съезда, о котором рассказано под 1100 г. На этот раз он состоялся в Уветичах, в которых, не исключено, следует видеть древний днепровский городок Витечев. Его участниками были те же князья, которые собирались и в Любече, за исключением Василька Теребовльского. Кроме заключения мира между Святополком, Владимиром, Давыдом и Олегом Святославичами, на съезде был рассмотрен и вопрос о вине Давыда Игоревича. О принятом решении его уведомили мужи Святополка (Путята), Владимира (Орогост) Давыда и Олега (Торчин). «Послании же придоша к Давыдови и рекоша ему: „Се ти молвять братья: не хочемъ ти дати стола Володимерьскаго, зане вверглъ еси ножь в ны. Да се мы тебе не имемъ, ни иного ти зла створим, но се ти даем: шед сяди в Бужьскѣмь въ Острозѣ, а Дувенъ и Черторыескъ то ти даеть Святополка“».[165]

Как видим, князья поступили в полном соответствии с клятвой, принесенной ими в Любече. Они проявили солидарность в лишении Давыда Волынского стола, хотя и не подвергли его изгойству. Поэтому, вряд ли корректны рассуждения А. С. Щавелёва о применении к нему процедуры изгнания из рода.[166] Они не только виделись с ним на съезде, но и объяснили ему для чего позвали в Уветичи. На начальном этапе съезда Давыд Игоревич, как пишет летописец, сидел с остальными князьями на одном ковре. «И отвѣща ему (Давыду — П. Т.) Володимеръ: „Ты еси прислалъ к нам: хочю братья прити к вам и пожаловатися своея обиды. Да се еси пришелъ и сѣдишь с братьею своею на одином коврѣ“».[167] Выслушав объяснения Давыда Игоревича, князья затем без его присутствия пришли к соглашению о необходимости лишить его владимирского стола.

Важный княжеский съезд состоялся в Киеве в 1145 г. Собрал его киевский князь Всеволод Ольгович, чтобы огласить свою волю о дальнейшей судьбе великокняжеского стола. «В лѣто 6653. Посла Всеволодъ по братью свою, по Игоря и Святослава, и по Давыдовича по Володимира, и Изяслава и придоша Киеву»[168] После пропуска в тексте какой-то части речи Всеволода следует ссылка на исторические прецеденты, когда Владимир Мономах посадил в Киеве после себя сына Мстислава, а тот брата Ярополка. Они, по мнению Всеволода, являлись основанием для него передать киевский стол брату Игорю, «Оже мя Богъ поиметь, то азъ по собѣ даю брату своему Игорю Киевъ».[169] После этого состоялось клятвенное целование креста. В том числе и Изяславом Мстиславичем, который сам вынашивал планы на занятие киевского стола. Как замечает летописец, «много замышлявшу».

По мнению С. М. Соловьева, едва ли не единственного, кто обратил внимание на содержательную сторону съезда князей 1145 г, «приемство Мстислава после Мономаха и приемство Ярополка после Мстислава нарушало в глазах Ольговичей старый порядок, по которому старшинство и Киев принадлежали всегда старшему в роде. Так как Мономаховичи первыми нарушили этот обычай в пользу своего племени, то теперь он, Всеволод, считает себя вправе поступить точно так же — отдать Киев после себя брату»[170].

Из данного рассказа летописи, как и из предыдущих, не ясно, оглашали ли свои решения Мономах и Мстислав на аналогичных съездах. Возможно и нет, поскольку передача ими великокняжеской власти осуществлялась, в чем они были убеждены, на законных основаниях. Киев должен был принадлежать «Володимеровому племени», как Чернигов Ольговичам. Всеволод своим захватом великокняжеского стола, а затем и завещанием его брату Игорю уравнивал престолонаследные права Ольговичей и Мономаховичей. По существу, поступил так же, как Владимир Всеволодович, который не имея вотчинного права на Киев, тем не менее, и сам утвердился в нем, и передал его своему сыну. Вот почему Всеволоду было важно, чтобы новый порядок киевского престолонаследия признали не только его братья — князья Ольговичи, но и Мономаховичи в лице наиболее амбициозного из них Изяслава Мстиславича. Определенно его претензии на Киев были известны не только летописцу.