Горм, сын Хёрдакнута - Петр Воробьев

– Странная все-таки с Ханом охота на птиц.

Хан посмотрел на Горма в легком недоумении, наклонив большую кудлатую голову чуть вбок и приподняв одно ухо.

– Мне как раз нравится, – сказал, обернувшись назад, Кнур. – Чем странная-то?

– Обычная охота такая. Идешь ты с собакой, собака чует птицу, встает в стойку, ты готовишь лук, посылаешь собаку вперед, та поднимает птицу, ты стреляешь, собака приносит птицу.

– Так с Ханом гораздо лучше! Идешь с собакой, собака убегает, прибегает, приносит птицу. И никакой возни с луком.

– Он приносит только последнюю, которую не может сожрать, потому что от первой перья у него уже из-под хвоста торчат, но нет, я не жалуюсь, ты умный песик, Хан, – Горм потрепал «песику» белую гриву. – Пропали б мы без тебя. Но кто же и на кого тебя учил охотиться?

– Курган мы затворили справно, не найдет никто, пока я туда не вернусь. Надо мне выведать, как же эта машина работает, а заодно, и кто ее сделал. Если б его еще сподобило какие указания записать, и рядом оставить… Вот он же, поди, и пса выучил – тоже незнамо чему. Я тут думал… Ты, Горм, вроде звериное слово знаешь, скажи – у слона или у собаки больше понятия?

– На разные вещи по-разному. Потом, зависит от того, что за слон, и что за собака. А ты все в печали про Гмура?

– И да, и нет. Вот что я тебе расскажу. Некрыс, эйландгардский тысяцкий лет сорок тому, держал четырех слонов. Зимовали они в слоновнике, печь в нем топилась, все равно, один вдруг кашлять стал. То пробовали, другое, слону все хуже. Наконец, жрец Яросвета сказал: «Дайте твари бочку зимнего пива – пусть хоть подохнет навеселе.» Выхлебал слон бочку, а наутро оклемался и кашлять перестал. Едва Некрыс взвеселился, три других слона кашлять стали!

– Слоны понятие имеют, не чудо, что и до зимнего пива они горазды, – Горм кивнул. – Слоны и морковку любят, почти так же сильно как некоторые еще звери.

Горм порылся в суме, лежавшей рядом с ним на лавке саней, извлек из нее морковчатый корень, взял его в рот, и наклонился вперед. Хан приподнялся, раскрыл пасть и, соприкоснувшись с Гормом носами, осторожно взял овощ. Опустившись, он принялся самозабвенно его грызть.

– Да не про то я, поди, – Кнур поерзал на облучке саней, пытаясь устроиться так, чтобы ветер не задувал ему под шубу. – Альдейгья рёст на сто севернее, чем Эйландгард, а слон и эйландгардскую-то зиму может не пережить. Слон – животное чувствительное, это не ваши мамонты волосатые, которым все одно, что зимнего пива исхлебать, что из камнемета булыжником облобаниться – лишь бы с ног валило. Ты слона не замай, слон – это наше всё!

– Это я уже слышал, как у вас в степях дальше на юг, за ледником, столько слонов слоняется, что окоёма не видно – слоны заслоняют, отдохнуть надо – к слону прислоняешься, снопы в сенокос об слона сосланивают, Сунну и ту слонцем зовут, но к чему ты это все-таки?

– Ах, да… Вот к чему. На кривых нас, конечно, Гмур-жадоба объехал, но куда б мы делись со слоном-то в эту холодину? А тут сани, шубы добрые, четыре оленя, пять марок серебра, наковальня, меха, мед, обратно же…

– Ты только на меха с наковальней-то и купился. Да я не спорю, вообще, теперь тебя послушать, можно подумать, это я намыливался этого слона хавать несколько месяцев назад…

– Но это тебе в Альдейгью надо, а то пошли бы поезд[38]на Самкуш охранять, серебра заработали бы, там же перезимовали, и слон бы при нас остался.

– Будь по-твоему, моя вина, что слона на четырех оленей променяли, но в Альдейгью мне и вправду надо.

– Не во гнев тебе скажу, но с какой грусти тебя в Альдейгью-то так влечет?

– Вот именно что с печали. Матушку мою оттуда отец привез, умерла она давно, но думаю, может, родню с ее стороны найду. Она мне много про Альдейгью рассказывала – про стены белокаменные, про капища богов, про палату, где свитки древние хранятся…

– Спора нет, на Альдейгью и я подивиться горазд. Говорят, там еще есть кран паровой, кнорр в три приема разгружает, и часы на одной башне, каждый час, из двери в стене заводные медведь и коза выходят и песню играют. На водопровод я бы тоже посмотрел. Мне куда угодно теперь, только пока не домой. А родня твоя, поди, окажется кончанский староста или пошлый купец, а то и сам посадник…[39]

Горм, сидевший позади Кнура на ларе со снедью, грел ноги, засунув их под брюхо Хану, который, схрупав морковку, уютно спал за облучком. По Гормовой прикидке, до озера и Альдейгьи оставалось дней восемь хода по зимнику посреди замерзшей реки.

– Совсем Гнупа соображения лишился, – рассуждал Тинд, вертя в руках девятихвостую плеть. – Зачем ему одних рабов в Свитью продавать, а других из Свитьи везти?

– Стыда он лишился, а не соображения. Он нам на всех платит по восемнадцать скиллингов с головы. В Бирке на рынке вот такой мальчишка, – Гаука выудил со дна возил перепачканный кровью, соплями, и сажей, и дрожащий от холода образец. – Не кусайся, гаденыш, а то в связке за возилами пойдешь босиком по снегу… Вот такой шустрый мальчишка, которого любому ремеслу можно научить, стоит сорок пять, если не больше. А эта, например, девка… Ты бы сколько скиллингов дал за такую девку?

Предмет внимания Гауки, связанный по рукам и ногам, безуспешно попытался извернуться в санях, чтобы в него плюнуть.

– За такую, нисколько. Это какая-то росомаха дикая. Вот за эту, – Тинд плетью поднял подбородок пленницы, по личику которой ручьями текли слезы. – За эту дал бы пятьдесят-шестьдесят…

– А двести новых блестящих не хочешь? За одну рабыню – больше, чем нам обоим достанется за весь налет! Перекупщик из Бирки, ему, конечно, меньше даст, и только часть серебром. Гнупа у него сразу заимеет со скидкой десятка три дешевых рабов, годных только стойла чистить или гусей пасти. А ему такие и нужны. Опять, эти рабы, небось, со Свитьи, из Лох Фойла, или еще откуда подальше. Наших рабов тоже далеко свезут. И тем, и другим бежать будет некуда. Гнупе выгода, перекупщику выгода, а нам неблагодарный тяжкий труд.

– А откуда подальше? Из Гардара? – Тинд, стоявший на полке возил, поковырял в носу.

– Из Гардара? Это навряд ли. Тех сколько раз пробовали угонять в рабство, но они как на воле не работают, так и в рабстве работать отказываются. Девки там красивые, их, бывает, покупают. Эх, как бы нам самим напрямую с перекупщиком сойтись…

– Будешь ты ярлом со своей тайной пристанью, будет и с тобой перекупщик дело вести. Видишь, вон у причала снеккар с рабами стоит. Поспешать надо, пока вода высока, в отлив замаемся эту двуногую скотину грузить. Нет, это ярлам серебро ни за что, а наш удел, верно ты сказал – труд тяжелый и неблагодарный, пока рабы сами себя в колодки заколачивать и плетками бить не начнут.