Воспоминание - Джуд Деверо

Все последующее случилось исключительно по вине Милли Подобно девяноста девяти процентам писательниц, пишущих романтические любовные романы, она живет где-то в Техасе.

Я сказала «где-то», потому что, по моему убеждению, одной жизни не хватит, чтобы узнать Техас, Согда мне нужно ехать в Техас, я звоню своему продюсеру, она покупает мне билеты. Я сажусь в, самолет, который потом приземляется где-то в Техасе. В этом штате только два города: один называется Хьюстон, а другой Даллас. В одном из них есть парк под названием Галлерия, а в другом нет.

Итак, я не знаю точно, где живет Милли. Думаю, это неподалеку от того города, в котором нет того парка. В этом я уверена, потому что помню, как мы встретились. Если бы парк там был, я бы ходила по маленьким магазинчикам – постоянный атрибут парков, и покупала что-нибудь.

Нора сказала, что в моей прошлой жизни тоже была Милли, и что она была мне близким человеком, но не матерью. В это я могу поверить. По паспорту-то я старше, чем Милли, но у нее душа, как выражается Нора, «старая». Она живет одна и сочиняет самые сладкие, самые нежные романы, которые только можно себе вообразить. Ее героини, по характеру добрые и воспитанные, живут в деревне и пекут деревенские пирожки в деревенских печках, в отличие от моих героинь, которые гарцуют на жеребцах черной масти и размахивают кинжалами.

Позвонив на днях Милли, я рассказала ей, что со мной происходит. Две мои подруги, Дария и Милли, очень не похожи друг на друга. У Дарии мозг работает быстро, как молния, а внимание мечется от одного к другому, как у трехлетней. Нужно быть оригинальной до гениальности, одаренной до совершенства, чтобы заставить ее посмеяться в разговоре. В противном случае ей становится скучно. С Дарией все время нужно как бы стоять на цыпочках.

Что касается Милли, она может подолгу болтать о пустяках и о хозяйстве. И вот в тот вечер, когда я сделала открытие, что человек, который был моей половиной, имел ту же фамилию, что и все мои герои во всех книгах, Милли позвонила мне и пригласила к себе в Техас.

Через несколько дней я была у нее. Незадолго до ужина Милли неожиданно сообщила, что за столом мы будем не одни. Должна сказать, это меня несколько задело – я надеялась, что безраздельное внимание Милли будет сосредоточено на моих проблемах, моей жизни и моих книгах. Стыдно, конечно, но то, что Милли так бесконечно добра, всегда заставляет меня обнаруживать самые эгоистичные стороны моей натуры. К сожалению, стыдиться эгоизма – это не значит перестать быть эгоистичным (это я поняла по некоторым телепередачам известных ведущих).

Впрочем, мое неудовольствие исчезло, как только Милли сказала, что придет человек, разбирающийся во внушении прошлых жизней.

Приходилось ли вам когда-нибудь совершать заведомые ошибки?

Я рассказала Милли далеко не все. Я почти целиком выпустила ту часть, где говорилось о Норе. Одно дело – частным образом посещать медиума и слушать о «половинах» и о том, что любовь – это та же ненависть, а совсем другое – пересказывать это вслух при свете дня.

Поэтому я и пересказала Милли нечто вроде журнального варианта романа. Я рассказала все насчет Джейми, потом о том, как нашла упоминание о человеке по имени Тависток, потом о передаче про прошлые жизни по телевизору. Я бы могла рассказать всю историю Дарий, для которой главное не правда, а забавность ситуации. Что касается Милли… Она подходит ко всему, что ей говоришь, абсолютно серьезно.

И вот теперь мне предстояло провести целый вечер с гипнотизером, который может заставить меня вообразить прошлую жизнь. И Норы, которая запретила бы мне это, рядом нет. Если я увижу Джейми – в смысле, Адама – я предупрежу его… Я сама не знала, о чем я собираюсь его предупредить. В сущности, я знала только дату их смерти. Но я знала, что я буду любить его. Если бы я увидела Джейми, я полюбила бы его. Я не стала бы его ненавидеть, как, по словам людей, ненавидела Гортензия своего мужа. Ожидая гипнотизера, я с трудом могла сосредоточиться на том, что говорила Милли. Она говорила о том же, о чем и все писатели – о контрактах и о деньгах. Я, не отрываясь, смотрела на дверь, страшась и ожидая услышать звонок.

Когда наконец приехал он и еще три женщины, я была вне себя от возбуждения. Мне приходилось прилагать все усилия, чтобы успокоиться и есть. Казалось, обед будет длиться вечно, и к тому моменту, когда мы встали из-за стола, я уже готова была кричать.

Ради краткости я не стану здесь долго говорить о том, Что техасцы и нью-йоркцы – это одни и те же люди, только с разным акцентом, отчего они друг друга и ненавидят.

Однажды Нора мне сказала, что человек сам должен очень хотеть, чтобы его загипнотизировали, только тогда гипноз может быть успешным. Так вот, к тому моменту, когда гипнотизер начал, я отчаянно хотела увидеть Джейми.

Я развалилась в викторианском кресле, а гипнотизер, на котором были джинсы и ковбойские сапоги, спросил:

– Вы хотите посмотреть на одну определенную жизнь?

По его мигающим глазам я поняла, что он кое-что знает, только поклялся не говорить мне, однако не может удержаться от того, чтобы не намекнуть. Милая, добрая, славная Милли иногда бывала болтлива.

– Это… – Я собрала всю храбрость в кулак. – Это один определенный человек.

– Ах, ах, – пробормотал он с тем же самодовольным, всепонимающим, мерзким видом, который может быть только у мужчины. Все они убеждены, что женщине нужен только мужчина. Думаю, женщины способны доказать, что прекрасно могут управлять миром и без них! Да, но, научившись управлять миром, мы очень скоро превратили бы его в мир толстых и волосатых баб. А что в этом хорошего?

Я, однако, промолчала. Лежа в кресле, я думала, как хочу его увидеть. Я хотела увидеть Джейми. Я хотела увидеть живого Тавистока.

Голос гипнотизера убаюкивал меня, погружая в иной мир, и я думала, что хочу видеть… хочу видеть… Джейми.

Покинуть свое тело и поплыть – это было прекрасно. Я много читала о том, как некоторые смотрят на себя со стороны, но до меня это как-то никогда не доходило. Теперь до меня дошло. Не остается никаких забот, никакой боли, никакого гнева, только ощущение полета.

Я летела совсем недолго. Вдруг вспыхнул яркий свет, я оказалась в какой-то спальне. Она была похожа на те, которые я описывала в книгах. Или, может быть, она была похожа на то, о чем я мечтала. Это был самый прекрасный пример английской деревянной обстановки: огромная кровать, на которой было покрывало из зеленого шелка, китайские вручную разрисованные обои, мебель современная, под антик – то есть современная для того времени, где я была.

Я смотрела вниз, потому что мне казалось, что я парю в воздухе в углу комнаты, а тела у меня нет. Я была просто одним из видов энергии. И я сообразила, что, чем меньше я буду об этом думать, тем лучше. «Думай, что это кино, – приказала я себе. – Ты не сошла с ума, а просто смотришь кино, и все».

В комнате было три человека, все они стояли ко мне спиной. Одна была служанка, одетая в простое, скромное, но хорошо скроенное черное платье с белым передником. Она молча и старательно помогала госпоже, которая стояла перед зеркалом. На леди был утренний туалет эпохи Эдуарда. Служанка помогала ей надевать многочисленные юбки.