Нью-Йорк - Эдвард Резерфорд

– Приветствую семейство Карузо! – воскликнул он.

Сальваторе навсегда запомнил эту трапезу. Он в жизни не видел столько еды.

Нет, в итальянском квартале питались сносно, и даже мать ворчливо признавала, что мяса в Америке, как и пасты, едят побольше, чем в Меццоджорно. Да и тяжелого крестьянского хлеба здесь не было – только легкий, белый, каким питаются богачи.

Но великий тенор, получавший в неделю тысячи долларов, мог, разумеется, позволить себе все, что душе угодно, и вскоре стол уже ломился под грузом итальянской пасты, американских bistecca[57], огромной чаши с салатом, кувшинов с оливковым маслом, бутылей кьянти и «Слезы Христа» от подножия Везувия, в честь Неаполитанского края, корзин с хлебами, тарелками с салями и сырами… И надо всем растекался восхитительный, насыщенный аромат томатов, перца и масла.

– Mangia! Ешьте же, ешьте! – уговаривал он, подталкивая к ним еду, и настоял, чтобы перед каждым ребенком поставили по bistecca. Сальваторе чудилось, что он в раю.

Еще от великого Карузо исходила аура сердечности и щедрости, которая, казалось, заполнила все помещение.

– Италия в Америке, – с ухмылкой бросил он Джованни Карузо, – даже лучше, чем Италия в Италии! – Он похлопал себя по растущему пузу. – Тут-то мы, итальянцы, и нагуливаем жирок!

И в самом деле, не проходило и двух лет, как тощие иммигранты из Меццоджорно прибавляли в весе даже в зловонных муравейниках Нижнего Ист-Сайда.

Кончетта Карузо была очарована великим тенором. Он знал ее деревню и даже кого-то из родственников. Вскоре она уже сияла от счастья. Что до Джованни Карузо, то он, хорошо наслышанный о легендарной щедрости тенора, старался сделать все, чтобы тот не заподозрил их в поисках милостыни.

– У нас все в порядке, – сказал он. – У меня уже есть сбережения. Через несколько лет куплю дом.

– Браво! – похвалил Карузо. – Выпьем за страну великих возможностей!

– Но вы, синьор Карузо, прославили наше имя, – почтительно добавил отец. – Вы возвысили нас всех.

Карузо, как племенной вождь, воспринял это как должное.

– Поднимем же бокалы, друзья, за славный род Карузо!

За едой он поговорил поочередно со всеми. Похвалил Джузеппе за помощь отцу и поздравил Кончетту с тем, что вырастила таких славных детей. В Анне он моментально распознал вторую мать. Паоло сообщил, что хочет стать пожарным, а Сальваторе, когда настал его черед, был спрошен о школе.

Церковь Преображения расположилась между Мотт-стрит и Малберри-стрит на небольшой возвышенности с видом на маленький парк. Когда Карузо посетили ее в первый раз, в главном храме шла служба для ирландской общины, которую проводил ирландский священник, а итальянский патер служил для итальянцев на родном языке в крипте, что находилась внизу. Но времена изменились, итальянцы с их патером перебрались наверх, из чего явствовало, что именно они теперь отвечали за это место. Рядом с церковью была школа, куда ходили дети Карузо.

– Учись всему, что только можно! – принялся наставлять Сальваторе великий муж. – Больно уж часто наши южане презирают образование! Зачем, дескать, сыну знать больше отца? Но они ошибаются. Трудись хорошенько в школе – и выйдешь в Америке в люди. Понимаешь?

Сальваторе не любил школу, а потому ему не понравились эти слова, но он почтительно склонил голову.

– А что же этот молодой человек? – Карузо повернулся к малышу Анджело. – Ты ходишь в школу?

Анджело, хоть и витал в облаках, учился хорошо. Если на то пошло, он читал уже лучше, чем старшие братья. Вдобавок у него были способности к рисованию. Он слишком стеснялся, чтобы подать голос, и за него об этом сказала мать, а Сальваторе, который не видел никакой пользы от талантов Анджело, скорчил Паоло заговорщическую рожу. Поэтому следующий вопрос застал его немного врасплох.

– А добр ли к тебе твой брат Сальваторе?

Повисло грозовое молчание. Затем Анджело ожил.

– Нет! – выкрикнул он. – Не добр он ко мне!

Паоло счел это забавным, но Карузо – нет. Он набросился на Сальваторе:

– Стыдись!

– За Анджело присматривает Анна, – вмешалась мать, не желавшая, чтобы великий человек подумал, будто ее младший брошен на произвол судьбы.

Но Карузо, хотя и кивнул, сосредоточил все внимание на Сальваторе:

– Твой брат – мечтатель, Сальваторе. Он не такой силач, как ты. Но кто знает – быть может, он станет мыслителем, священником, великим художником. Ты его старший брат. Ты должен быть ему опорой. Обещай мне, что будешь с ним добр.

Сальваторе же был готов поколотить Анджело, но все равно покраснел как рак и пообещал:

– Да, синьор Карузо.

– Хорошо. – Откуда ни возьмись появилась шоколадка, которую великий человек вручил Сальваторе. – Это тебе одному, Сальваторе, и помни, что ты пообещал мне быть добрым к брату. – Он протянул руку, и Сальваторе пришлось ее пожать. – Ecco. Слово дано. – Карузо серьезно оглядел собравшихся, как будто подписал юридический документ.

А Сальваторе посмотрел на малыша Анджело, глаза у которого стали как блюдца, и на свою семью, после чего молча проклял судьбу. Что теперь делать?

Новости разошлись быстро. Не успел закончиться день, а вся Маленькая Италия уже знала, что Карузо побывали на семейном обеде у великого тенора. Правда, Джованни Карузо был мудр. В ответ на вопрос о родстве с великим Карузо он только рассмеялся: «На свете много Карузо! Мы клан, а не семья!» И вскоре люди уже говорили: «Джованни Карузо не признает их родства, но сам Карузо относится к нему как к брату. Нет дыма без огня!» Таким образом, он, наполовину отрицая это родство, заставил людей поверить в его существование. Даже домовладелец, однажды повстречавшись с ним на улице, с улыбкой остановил Джованни и предложил обращаться всегда, когда понадобится какая-нибудь мелкая услуга.

Сальваторе же проникся долгом быть добрым к маленькому Анджело. Для Паоло, конечно, это явилось поводом к безобидному зубоскальству. Не проходило и дня, чтобы он не допекал Анджело всякими выходками: то яблоко отберет, то ботинок спрячет, а после ликует: «Не волнуйся, Анджело, Сальваторе вернет!» Анджело приходилось с ним драться.

Сальваторе едва ли знал о финансовой панике на Уолл-стрит, которая разразилась в следующем месяце. Такие события не имели никакого отношения к беднякам из Нижнего Ист-Сайда. Потом зашел дядя Луиджи, сообщивший, что некий banchista, часто обедавший в его ресторане, потерял уйму денег – своих и чужих.

– Надеюсь, у твоего синьора Росси все хорошо, – сказал он.

– Синьор Росси слишком умен, чтобы ошибаться, – ответил Джованни Карузо.

Но весь остаток дня Сальваторе видел, что отец встревожен.

Через два дня тот отправился навестить banchista. Вернулся с пепельно-серым лицом. Он поднялся на крышу, чтобы с глазу на глаз поговорить с Кончеттой, и Сальваторе услышал, как вскрикнула мать. Вечером, когда вся семья собралась в своей крохотной квартире, Джованни раскрыл карты: