Без единого свидетеля - Элизабет Джордж

— За все это отвечаю только я. Не вы, Уинстон.

Потом он ушел. Сказал только напоследок:

— Выполняйте свои обязанности. Дело должно быть раскрыто. И не нужно принимать мою сторону. Все кончено. Ясно?

Нката попытался протестовать:

— Я не могу…

Но Линли не дал ему договорить.

— Не взваливайте на меня ответственность еще и за это, ради бога. Обещайте мне, Уинстон.

Вот поэтому-то он и сидел сейчас под боком у Хильера и играл назначенную ему роль.

Его тяжелые раздумья прервал шум, свидетельствующий о том, что пресс-конференция приблизилась к завершению. Хильер был внешне спокоен, и его внутреннее состояние проявилось, лишь когда он послал подальше Митчелла Корсико пожелавшего что-то сказать. Репортер может возвращаться на отведенные прессе места, в редакцию своей газеты, под крыло редактора, может идти куда угодно и делать что ему заблагорассудится. Но больше он не будет писать очерки об участниках следствия.

— Но вы же не думаете, будто это моя статья о суперинтенданте стала причиной несчастья с его женой? — протестовал Корсико — Боже правый, да тот тип никак не смог бы найти ее. Никак. Я же специально обращал на это внимание. Вы сами знаете. Мой очерк только что Папа Римский в печать не благословил, а так его прогнали через все инстанции.

— Вы слышали, что я сказал? Больше мне добавить нечего, — отрезал Хильер.

Помимо этого краткого разговора с репортером он ни словом не обмолвился о Линли и о том, что произошло в его кабинете. Он лишь кивнул Нкате, сказал:

— Возвращайтесь к своим делам, — и, еще раз кивнув, ушел.

На этот раз он был один. Ни один из его ассистентов не семенил за ним следом.

Нката вернулся в оперативный центр. Там его ждало сообщение от Барб Хейверс с просьбой срочно перезвонить ей на мобильный, и он сделал мысленную пометку связаться с ней. Но сначала он хотел вспомнить, чем был занят так недавно (хотя столько всего произошло с тех пор!), от чего его оторвало предупреждение Доротеи Харриман о возможном появлении суперинтенданта на Виктория-стрит.

Психологический портрет убийцы, вспомнил он. Он собирался еще раз взглянуть на составленное психологом описание убийцы в надежде, что какая-то деталь укажет на одного из подозреваемых… Если этих людей вообще можно было считать подозреваемыми, потому что с убийствами их всех пока связывала только относительная близость к жертвам, и чем дальше, тем тоньше становилась эта связь, так что строить на ней что-либо было рискованно. В основании дела сейчас лежит не прочный фундамент, а лед, грозящий треснуть под бременем доказательств.

Он прошел в кабинет Линли. На рабочем столе суперинтенданта стояла фотография — его самого и его жены. Они сидели где-то на залитой солнцем балюстраде. Он обнимал ее одной рукой, она положила голову ему на плечо, и оба они смеялись в камеру на фоне искрящегося синего моря. Медовый месяц, подумал Нката. Они ведь были женаты всего около года.

Нката отвел глаза. Заставил себя приняться за стопку документов, сложенную на столе. Он прочитал заметки Линли. Прочитал последний отчет Хейверс. И наконец нашел то, что искал, на фирменном бланке психиатрической клиники для преступников. Нката вытащил заключение психолога из стопки, в которую поместил его Линли, и отнес к столу для совещаний. Там он сел и попытался сосредоточиться.

«Суперинтендант, — было написано аккуратным почерком на бланке, — надеюсь, в приложенном заключении вы найдете полезную для себя информацию, хоть вы и не верите в психоанализ». Без подписи, но, несомненно, автор этих строк — сам психолог, потому что кто еще мог бы это написать?

Прежде чем углубиться в чтение прилагаемого заключения, Нката обратил внимание на адрес психиатрической клиники, указанный на бланке. Он признался себе, что по-прежнему думает о Стоуни. Все в его жизни в той или иной степени случилось из-за брата. Психиатрическая клиника… Был бы от нее прок для Стоуни? Избавила бы она от той злобы, что в нем кипела? Излечила бы его безумие? Освободила бы от потребности набрасываться на людей с кулаками и даже убивать?

Нката осознал, что перечитывает заголовок бланка снова и снова. Он нахмурился. Он сосредоточился. Прочитал еще раз. Его учили, что в жизни не бывает совпадений, и ведь буквально минуту назад он видел заметки Линли и отчет Хейверс. Он потянулся к телефону.

В кабинет ворвалась Барбара Хейверс и сразу набросилась на Нкату:

— Ты что, не получил моего сообщения? Черт бы тебя побрал, Уинни! Я же звонила. Просила тебя перезвонить. У меня… Проклятье, что тут происходит?

Нката протянул ей заключение психолога.

— Прочитай вот это, — сказал он. — Не торопись.

У всех у них были основания не только хотеть его общества, но и нуждаться в нем. Линли принимал это, хотя отдавал себе отчет, что не в силах сейчас помочь кому-либо. Он и себе-то не в силах помочь.

Он вернулся в больницу. Его мозг с трудом воспринимал внешнюю информацию. Их семьи — его и Хелен — сидели там, где он их оставил, там же находились Дебора и Сент-Джеймс. «Стоят на посту», — вспомнилось ему выражение, неуместное в данных обстоятельствах. Здесь нечего было охранять и стеречь.

Сестра Хелен Дафна приехала из Италии. Еще одна сестра, Айрис, летела из Америки и могла появиться в больнице в любой момент, хотя никто не знал, когда этот момент наступит. Сибил и Пен утешали как могли своих родителей, а сестра и брат Линли находились рядом со своей матерью, для которой такое вот бдение в больницах, в том числе и в случаях внезапной насильственной смерти, стало привычным делом.

Комната, которую им выделили, была мала, и они сгрудились в ней, пристроились кто как на стульях и табуретах, которые удалось раздобыть по коридорам. Их увели сюда, в это помещение, чтобы оградить от семей других пациентов, из-за их числа, из-за деликатности ситуации, из-за того, кем они являются. Не из-за того, кем они являются в классовом отношении, а по роду занятий одного из них — его самого. Они родственники копа, чью жену застрелили на улице. Линли отметил про себя иронию этого обстоятельства: уединение им предоставили благодаря его карьере, а не его происхождению. Он не мог припомнить другого момента во всей своей жизни, который целиком и полностью определялся бы его работой. Все остальное время он был графом, тем странным парнем, который отказался от жизни в загородном поместье и от общения с себе подобными ради неблагодарной и трудной профессии. Объясните нам почему, суперинтендант Линли. Он не смог бы этого сделать, особенно сейчас.

К нему приблизилась Дафна, последняя из прибывших. Джанфранко, сказала она, тоже хотел приехать. Но тогда им пришлось бы оставить детей с…

— Даф, все в порядке, — сказал он. — Хелен не захотела бы… Спасибо, что приехала.

Ее глаза, темные, как у Хелен (неожиданно он заметил, что Хелен очень сильно походила на свою старшую сестру), заблестели, но Дафна не заплакала.