Том 15. Письма 1834-1881 - Федор Михайлович Достоевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вы пишете насчет Писемского и Клюшникова.{1397} Но ведь Писемский, во всяком случае, напишет любопытно.{1398} Вы говорите, что их имена не привлекут. Сделайте так: напишите, что в будущем году непременно явятся у вас следующие, — и затем выставьте все имена, то есть Толстого, Кохановскую, Писемского, Клюшникова, Чаева, меня и проч. и проч., — и поверьте, что выйдет по крайней мере прилично.{1399} Ну какой же журнал может обещать больше этого по беллетристике?
В будущем году направление «Зари» могло бы обратить на себя внимание, вследствие клонящихся к тому политических обстоятельств в Европе.{1400} Во всяком случае, все будущие ближайшие годы, как кажется, не обойдутся без начала разрешения Восточно-славянского вопроса.{1401} Если б даже и не состоялась подписка на будущий год вполне удовлетворительная, то журналу как «Заря», то есть с таким направлением, нельзя унывать. Будущность несомненно его возвысит, и даже близкая. Будущность принадлежит этому направлению, а нигилисты исчезнут яко прах. Дело, стало быть, в исполнении задачи.
Вы спрашиваете моего мнения о последних книжках. На лету не скажешь, а если б увидеться, то, кажется, долго и много бы говорил. И как хочется высказать. Для меня «Заря» — вещь родная. Она, почти одна из журналов, стоит за те мнения, которые я ценю теперь выше моей жизни и которым, по убеждению моему, принадлежит будущность. Насчет же теперешнего исполнения, то (исключая Ваших статей, которыми упиваюсь) оно не совсем, по-моему, удовлетворительно. Но всё это — длинная тема. Вот Вам одна крошечная заметочка: по-моему, нельзя бы помещать в одном номере две такие статьи, как об Америке Огородникова и о «Грамотности и народности» Константинова, — они обратно противуположны по направлению.{1402} Огородникову американец плюнул в глаза, а он пишет: это мне понравилось.{1403} Из русского ему нравится и он с почтением говорит лишь о студенте Я., явившемся в глубь Америки, чтоб узнать на опыте, каково работать американскому работнику (!).{1404} И вдруг в том же номере статья Константинова.
Но, впрочем, всё это я напрасно пишу.
Мне не нравится в Ваших статьях лишь то, что Вы их редко помещаете. Ну, возможно ли было манкировать Вам в ноябрьскую книгу, голубчик Николай Николаевич, то есть в самую подписную книгу из всех! (Замечу, что в ноябрьской книге, так или этак, но все статьи чрезвычайно занимательны.{1405} Если б к тому же и Ваша — то вышло бы вдвое занимательнее.)
К статье о Карамзине (Вашей) я пристрастен, ибо такова почти была и моя юность и я возрос на Карамзине.{1406} Я ее с чувством читал. Но мне понравился и тон. Мне кажется, Вы в первый раз так резко высказываете то, о чем все молчали. Резкость-то мне и нравится.{1407} Именно смелости, именно усиленного самоуважения надо больше. Нисколько не удивляюсь, что эта статья Вам доставила даже врагов.
«Король Лир» Тургенева мне совсем, не понравился. Напыщенная и пустая вещь. Тон низок.{1408} О выписавшиеся помещики! Ей-богу, не из зависти говорю.
Вы говорите, что интересная для Вас минута пришла. Но теперь именно такое время настает, что чем дальше, тем интереснее для нашего направления.
Все-то меня не то что забыли, а вроде того, что забросили. Здоров ли А<поллон> Николаев<ич> Майков?
Здесь очень много столпилось русских. На этой неделе все собрались (собственной инициативой) и послали адресс канцлеру по поводу 19 октября. Адресс написал им я.{1409}
До свидания, многоуважаемый Николай Николаевич, не забывайте меня и верьте моим искренним чувствам к Вам. Неужели мы скоро свидимся? Как хочется в Россию. Анна Григорьевна больна по России. До свидания, дорогой Николай Николаевич.
Ваш Федор Достоевский.
P. S. Анна Григорьевна вам кланяется.
153. H. H. Страхову{1410}
10 (22) февраля 1871. Дрезден
Дрезден, 10/22 февраля 1871.
Обращаюсь к Вашему доброму, тонкому и всегда почти верному пониманию людей и вещей, любезнейший и многоуважаемый Николай Николаевич, и попрошу Вас быть настолько ко мне добрым, чтобы не оставить меня в некотором неприятном недоумении.
В октябрьском или ноябрьском (а может, и в декабрьском — виноват, не имею под рукою) номере «Зари» за прошлый год были помещены 2 статьи одного г-на Константинова.{1411} В одной из этих статей он, для подкрепления одного мнения, выставляет на вид, что журнал «Время» и некоторые другие журналы известного направления имели малый успех.{1412}«Время» имело в первый год более 2500 подписчиков, а на третий год (год запрещения) до 4500 подписчиков.
Книги редакции целы до сих пор; целы и свидетели. Даже Базунов может засвидетельствовать. К чему же наездничать, как г-н Константинов, и извращать факты? Он не церемонится с фактами: ему так надо, и он утверждает как о верном о том, чего не знает. Признаюсь Вам, многоуважаемый Николай Николаевич, что мне было тяжело с этим встретиться в «Заре». Тут не самолюбие говорит. Когда третьего года Писемский в своем романе, в «Заре», поместил обо мне несколько брезгливых отзывов как о литераторе,{1413} я только посмеялся натуре и нетерпению Писемского и нисколько не претендовал на журнал, который, пожелав напечатать у себя мою повесть (о чем и заявил мне и публике) и прежде чем поместить обо мне хоть какой-нибудь отзыв, дал у себя место плевку на меня другого писателя. Но теперь мне обидно; журнал «Время» был столько же моим делом, сколько и брата. Редакторами мы были оба.{1414} Успех журнала был неслыханный. Только два журнала имели такой успех сразу: первоначальная «Библиотека для чтения» и первоначальный «Современник».{1415} Я не считаю малодушием и тщеславием, что гордился этим. Извращенный факт вредит и истории литературы: теперь уже есть, стало быть, свидетельство «Зари» (в которой много прежних сотрудников «Времени»){1416} о том, что «Время» не имело успеха. Пусть этот факт и ничтожен для истории русской журналистики, согласен; но ведь и он может понадобиться; ведь понадобился же этот факт г-ну Константинову в подкрепление какого-то мнения? Собственно для меня же, признаюсь Вам, этот факт имеет и некоторое личное