Голландская республика. Ее подъем, величие и падение. 1477-1806. Том 2. 1651-1806 - Джонатан И. Израэль

Летом 1787 г. трения в Соединенных Провинциях — политические, социальные и идеологические — достигли наивысшей остроты. Национальное возрождение, которое провозгласили «патриоты», было призвано, как и все революционные программы, изменить и наполнить новым содержанием все аспекты жизни людей, — возрождение, которое должно было стать сразу политическим, экономическим, военным, культурным и, не в последнюю очередь, моральным. «Любовь к Отечеству», столь глубоко укоренившаяся в нидерландской политической мысли, начиная с 1770-х гг., была неотделима от тенденции к рассмотрению величию и упадка народов как морального явления, обусловленного возвышением и падением моральных ценностей и общественной сознательности. Глубокая озабоченность пресечением распространения безбожия и безнравственности пронизывала страницы «патриотических» газет и произведений ван дер Капеллена, Паулуса, Фейне, Паане и других ведущих публицистов из «патриотического» лагеря, и не только их сочинения, но и труды Лузака, Клёйта и Рейклофа Михила ван Гунса, издателя главной оранжистской газеты, «Ouderwetse Nederlandsche Patriot», поборника идей Просвещения, а также оранжистского дела.

Ортодоксальные кальвинистские священнослужители воэцианского направления и оранжистская пресса обычно обличали «патриотические» клубы и Добровольческие корпуса в 1780-х гг. как рассадники диссентеров, еретиков, атеистов и папистов. Но в реальности большинство руководителей и рядовых членов «патриотического» движения происходили из реформатских семей, а корпорация республиканских проповедников была в такой же степени разделенной, как и во время воэцианско-кокцеянского раскола на протяжении прошлого столетия, и зачастую по тем же самым направлениям. В Батавской Республике в 1800 г. было около 1 570 реформатских проповедников против 300 меннонитских, около 50 ремонстрантских проповедников и нескольких сот католических священников. Из реформатских проповедников лишь значительное меньшинство склонялось к кокцеянской теологии и радикальной политике'. Во Фрисландии было подсчитано, что около четверти реформатских священнослужителей находились на пропатриотических позициях. Из пяти реформатских проповедников, которые четко встали на ту или иную сторону в Гааге в 1780-х гг., только два поддерживали штатгальтера, а три примкнули к патриотам.

Оранжистских проповедников пренебрежительно называли «прецизистами» и догматиками из-за их акцента на исповедание веры и непоколебимую приверженность догмату предопределения и милости Божьей. Пропатриотических проповедников, напротив, оранжисты заклеймили как «арминиан» и друзей меннонитов. Самым влиятельным неококцеянцем среди руководства «патриотов» был ван Хамелсвелд, который в своей книге «De zedelijke toestand der Nederlandsche Natie» («Моральное состояние нидерландской нации»), изданной после поражения Революции в 1791 г., объявлял Просвещение двуликим явлением, силой, потенциально несущей в себе и добро и зло. Он восхвалял Просвещение не только за распространение знаний и любовь к чтению, расширение образованности среди простого народа, но и за формирование чувства национального самосознания. Но с не меньшей горячностью он осуждал его влияние на образ жизни, его тенденцию к поощрению неверия и безнравственности. Центральная идея ван Хамелсвелда заключалась в том, что прочная и стабильная республика должна опираться на высокий уровень общественной нравственности, который невозможно поддерживать без высоких стандартов частной морали; а ее, в свою очередь, нельзя было сохранить без прочной основы в виде религии. Таким образом, для него реформатская вера была «якорем» государства и Революции. Как и все «патриотические» писатели, поглощенные поиском «республиканских добродетелей», ван Хамелсвелд желал способствовать росту всеобщего благополучия, насаждая в обществе более строгие моральные идеалы: «Народ, который желает быть поистине свободным и сохранить свою свободу, должен быть добродетельным, трудолюбивым, бесстрашным, бережливым, скромным, а не изнеженным или чувственным». Далеко не последней из привлекательных «республиканских» черт характера его героя Яна де Витта была его простота манер и одежды, и привычка прогуливаться, как обычный человек, в сопровождении всего одного слуги.

В той степени, в которой Просвещение способствовало безбожию и аморальности в Соединенных Провинциях, оно, с точки зрения ван Хамелсвелда, подрывало саму республиканскую свободу. Он признавал, что нидерландцы становятся менее религиозной нацией и что это изменение происходит с пугающей быстротой. Он замечает, что, когда сам был студентом в 1750-х гг., факультеты теологии выпускали от 300 до 400 студентов, готовившихся к карьере проповедника, и везде, где появлялось вакантное место, даже в некоторых захолустных деревнях, можно было насчитать добрых человек сорок кандидатов, спешивших его занять. В 1790 г., по его оценке, было только от 40 до 50 студентов-теологов, подготовленных к отправлению культа по всей Республике, что составляло около 10% от числа тех же выпускников поколением раньше. Он признавал, что это было результатом Просвещения, но порочного Просвещения французских идей и половой распущенности, которые настолько далеко зашли в нидерландском обществе, намекал он, что для внешне респектабельных замужних женщин было обычным делом вступать во внебрачные связи.

Для «просвещенных» оранжистов Соединенные Провинции уже являлись образцом «гражданской свободы»; и свобода прессы, которой так настойчиво добивались «патриоты», уже существовала. Центральный посыл «Ouderwetse Nederlandsche Patriot» ван Гунса заключался в том, что между свободной прессой и распущенной прессой существовало различие, что газеты, издававшиеся «патриотами», были близки к тому, чтобы подорвать конфессиональную мораль и социальные устои, на которых покоились стабильность и благополучие общества, поколебать уважение к религии и размыть грань между «свободой» и «разнузданностью», которая, если ее не пресечь, уничтожит «истинную нидерландскую свободу», свободу мыслить, говорить и писать «в свободной стране и среди свободного народа, такого, как наш».

Идеологическое расхождение между «просвещенными» оранжистами, такими как ван Гуне, Лузак и Клёйт, и идеологами «патриотов», по крайней мере, в отношении используемых ими терминов и образа мышления, было узким. Обе стороны выстраивали свою идеологию вокруг принципа «свободы» и идеи республиканской добродетели, обе подчеркивали зависимость политического и экономического благоденствия от религии и нравственности, обе группы интеллектуалов настаивали на необходимости распространения любви к Отечеству среди народа и горячо верили в ценность образования (в том числе школьного) и науки. Но, несмотря на всё это, идеологическая пропасть была непреодолимой, учитывая фундаментальные противоречия между обоими блоками в отношении сущности «свободы», и в особенности свободы прессы, места Церкви и теологии в обществе и политике, и, в первую очередь, демократического измерения, места народа в политике. Для многих оранжистов воззрения «патриотов» казались не просто неприемлемыми, а безбожными, безнравственными и разрушительными для общества. В традиции оранжистов конца XVII в. ван Гуне неоднократно именовал «патриотов» партией «ремонстрантов и других диссентеров», желая сказать тем самым, что их энтузиазм в значительной части происходит от конфессиональной враждебности к нидерландской реформатской Церкви, и что их цель заключалась в подрыве Церкви, общества и государства.