Крушение России. 1917 - Вячеслав Алексеевич Никонов

— Нигде и никогда.

Смущенный Протопопов, не зная, как выйти из положения, дружески взял меня под локоть и сказал:

— Родной мой, ведь мы можем столковаться.

Он мне был противен.

— Оставьте меня, вы мне гадки, — сказал я»[1559]. Происшествие это во всех деталях было описано в газетах, которые гадали только: вызовет ли Протопопов Родзянко на дуэль или нет. Не вызвал.

На второй инцидент обратили меньше внимания, но он был более серьезным. Принимая поздравления дипломатов, Николай II, любезно поговорив с Палеологом, подошел к Бьюкенену и что-то резко произнес ему по-английски. Стоявшие рядом заметили, что посол Великобритании сильно смутился и густо покраснел. Не многие знали, что император продолжил разговор с Бьюкененом, который состоялся двумя днями ранее во время личной аудиенции в Александровском дворце.

Посол выступил тогда в очень не свойственной дипломату роли, оказавшись одним из тех, кто тоже решил открыть царю глаза, чего Николай никак не ожидал и не был намерен терпеть. Состоялась едва ли не перепалка. Желая внести свой вклад в борьбу с изменой, темными силами и германскими шпионами, Бьюкенен выпалил царю:

«— Они дергают за веревки и пользуются как бессознательным орудием теми, кто обычно дает советы Вашему Величеству о выборе Ваших министров. Они косвенно оказывают влияние на императрицу через окружающих ее лиц, и в результате вместо того, чтобы пользоваться подобающей любовью, ее величество окружена недоверием и обвиняется в том, что работает в интересах Германии.

Император еще раз выпрямился и сказал:

— Я сам выбираю своих министров и никому не разрешаю влиять на мой выбор…

— Видит ли Его Величество, — спросил я затем, — опасности положения и знает ли он, что на революционном языке заговорили не только в Петрограде, но и во всей России?»[1560]. И далее в том же духе. Император, все больше раздражаясь, заметил, помимо прочего, что английский посол тоже вносит свой вклад в дестабилизацию, посещая откровенных врагов трона.

После холодного приема 1 января на обратном пути в Петроград Бьюкенен пригласил в свое купе поезда Палеолога и поведал французскому коллеге о происшедшем. Оказывается, Николай, подойдя к послу Великобритании, сказал, что тот не оправдал ожиданий императора. Двумя днями ранее он упрекал посла за то, что он посещал врагов монарха. Теперь царь исправлял свою неточность: Бьюкенен не посещал их, а принимал у себя в посольстве[1561]. Посол был крайне обескуражен, царь знал о его связях с противниками режима гораздо больше, чем ему бы хотелось.

Не успели завершиться рождественские каникулы, а Голицын уже назначил на 3 января первое заседание своего правительства. Обсуждался один вопрос: что делать с Думой. Очередное ее заседание должно было состояться 12 января, что сулило немедленный политический кризис. В то же время премьер получил из рук императора подписанный им указ с открытой датой о роспуске Думы, которым не воспользовались Штюрмер и Трепов. Пять министров не считали нужным ничего менять — пусть депутаты соберутся в ранее установленные сроки. Голицын и еще восемь членов кабинета полагали, что при господствовавших в парламенте настроениях появление в ней нового премьера и правительства вызовет столь недопустимые выступления, что Думу придется распускать и назначать новые выборы, что нежелательно. Надвигался новый финансовый год, и предстояло утвердить государственную роспись доходов и расходов, то есть — бюджет. В итоге победила и была одобрена императором точка зрения о переносе созыва Думы на 14 февраля[1562]. Ожидавшихся бурных протестов не последовало, очевидно, депутаты были не против отдохнуть лишний месяц.

Сам же Голицын решил использовать выигранное время, чтобы, помимо прочего, наладить отношения с Думой. Как и его предшественник Трепов, он полагал, что путь к ее сердцу лежит через удаление Протопопова (уверен, это не помогло бы: если бы не стало Протопопова, появился какой-нибудь новый символ ненависти, тот же Голицын). Премьер начал конфиденциальные переговоры со статс-секретарем Сергеем Крыжановским, предлагая ему министерство внутренних дел. «Он вряд ли мог сделать лучший выбор, так Крыжановский был умным, энергичным и опытным чиновником, который хорошо знал всех руководителей министерства»[1563], — полагал директор Департамента полиции Васильев, сообщавший детали переговоров с Крыжановским. Тот соглашался, однако при условии, что корпус жандармов возглавит генерал Курлов. Но последнего думское большинство и земгоровцы ненавидели даже больше, чем Протопопова, если такое вообще возможно представить. Голицын не осмелился согласиться с условием Крыжановского и не стал даже обсуждать его кандидатуру с императором, который к тому же не был в восторге от статс-секретаря.

Царь, между тем, уединившись с семьей в Царском Селе, продолжал руководить страной в своем привычном стиле. В январе Николай принял более 140 человек, не считая приходивших к нему по военным докладам. Многие предупреждали его о заговорах, о надвигавшейся катастрофе, об угрозе личной безопасности. Так, 3 января министр иностранных дел Покровский советовал для предотвращения переворота пойти на уступки, уволить Протопопова, да и сам просился в отставку. Царь ответил, что тот сгущает краски, что все не так плохо и устроится. Отставки не дал. 5 января премьер Голицын докладывал о тревоге в обществе и о слухах из Москвы о готовящемся перевороте. Император и его успокоил и распрощался со словами: «Мы с царицей знаем, что все в руках Божьих. Да будет воля Его»[1564].

7 января на аудиенцию к императору явился Родзянко, незадолго до этого принимавший у себя дома генерала Крымова. «К нашему позору в дни войны у нас во всем разруха, — спикер явно не выбирал выражений. — Правительства нет, системы нет, согласованности между тылом и фронтом до сих пор тоже нет. Куда ни посмотришь — злоупотребления и непорядки… Вокруг Вас, Государь, не осталось ни одного надежного и честного человека: все лучшие удалены или ушли, а остались только те, которые пользуются дурной славой. Ни для кого не секрет, что императрица помимо вас отдает распоряжения по управлению государством, министры ездят к ней с докладом и что по ее желанию неугодные быстро летят со своих мест и заменяются людьми совершенно неподготовленными… Ее считают сторонницей Германии, которую она охраняет…

— Дайте факты, — сказал государь, — нет фактов, подтверждающих Ваши слова.

— Фактов нет, но все направление политики, которой, так или иначе, руководит Ее Величество, ведет к тому, что в народных умах складывается такое убеждение… Не заставляйте, Ваше Величество, чтобы народ выбирал между Вами и благом родины…

Государь сжал обеими руками голову, потом сказал:

— Неужели я двадцать два года старался, чтобы все было лучше, и двадцать два года ошибался?..

Минута была очень трудная.