По волнам жизни. Том 1 - Всеволод Стратонов

Если, однако, исключить несносный характер, то в деловом отношении Лозинский как губернатор был неплох. Он часто проявлял свою деловитость и при участии в заседаниях совета наместника. И кое-как три года прогубернаторствовал.

Лично мне Лозинский не мог простить моего письма к генералу Шатилову, в котором я описал инцидент с комендантом в соборе, тем более что это письмо было передано как основа для работы следственной комиссии, — даже несмотря на то, что в письме я старался быть объективным. Он искал случая отомстить и, наконец, нашел.

Тогда я редактировал газету «Кавказ». Всегда существовали большие трудности со своевременным получением разрешения полицеймейстера на напечатание частных объявлений. Эти разрешения должен был давать помощник полицеймейстера Канделаки. Не знаю, как устраивались с Канделаки частные газеты, но только их он не задерживал. В официальном же «Кавказе», органе наместника, можно было действовать с полицией только строго формально, а потому всегда бывало трудно добиться разрешения, потому что Канделаки порхал по городу, а посланный с корректурой объявлений должен был гоняться за ним в театры, клубы и т. п. Техника газетного дела требовала своевременного выпуска газеты, а ее нельзя было сдавать в печать, пока Канделаки не процензирует всех объявлений.

При таких условиях как-то вышло, что корректор недосмотрел и пустил к напечатанию какое-то безобидное объявление, еще не побывавшее у Канделаки.

Об этом было доложено Лозинскому, и он дал распоряжение о предании меня, как редактора, суду за это преступление.

Пока я через Петерсона обращался к наместнику, чтобы он усмирил ретивость губернатора, этот последний сам сорвался.

Уж не помню, в чем именно, но только он сильно накуролесил. Его вызвали к наместнику. Произошел необыкновенный для Воронцова-Дашкова случай: он так рассердился, что накричал на Лозинского. Затем, уже более обыкновенным способом, приказал подать ему просьбу об увольнении от должности губернатора.

Лозинский должен был уйти, и его прикомандировали к Министерству внутренних дел. Через некоторое время он добился назначения губернатором в Пермь, где, к слову сказать, вице-губернатором была тоже штучка, наш бывший вице-директор Максимов.

Спустя несколько лет я прочитал в одной из большевицких газет примерно следующее: «О выдержке представителей советской власти можно судить по случаю с бывшим пермским губернатором Лозина-Лозинским. Когда его вели в тюрьму, он позволил себе ударить по лицу одного из конвойных. Однако Лозинского не застрелили на месте, а доставили в тюрьму».

Выборы в Государственную думу

Выборы в Государственную думу в Закавказье всегда вызывали большое оживление. Почему-то в Тифлисе заведование всем выборным делом передавалось в руки крайних правых патриотических организаций. Но от этого дело не улучшалось: из Закавказья проходили туземцы социал-демократы.

Тогда было исходатайствовано изменение выборного закона: русскому населению Закавказья было предоставлено право иметь еще своего особого избранника в Государственной думе.

Однако, когда в первый же раз дошло до осуществления данного им права, русские патриотические кружки, горячо взявшиеся за это дело, проявили полную неспособность сговориться о кандидате. Голоса же конкурирующих кандидатов не собирали и минимального большинства. Выборы уперлись в тупик.

Затем, в результате уступчивости, вызванной утомлением, состоялся компромисс. При этом как-то случайно выплыла кандидатура совершенно ничтожного человека, хотя и очень крикливого на всех предвыборных патриотических собраниях, приказчика одной мелкой лавки Тимошкина. Он оказался избранником.

Эти выборы точно ушатом воды окатили высшую администрацию. Говорили:

— Стоило ли столько хлопотать об изменении закона о Государственной думе, чтобы получить… Тимошкина.

Правда, губернская власть предусмотрительно создала повод для кассации выборов. Управлявший губернией вице-губернатор Чернявский представил наместнику доклад о кассации состоявшихся выборов ввиду следующего формального нарушения закона: «На собрании избирателей по закону никто не может присутствовать из посторонних. Между тем председательствовавший на собрании Д. В. Безобразов (управляющий конторой Государственного банка) ввел в залу постороннее лицо — инженера А. П. Бахметева».

Однако кассационный повод был признан подготовленным недостаточно искусно. Из-за этого наместник не решился кассировать выборы.

Тимошкин стал членом Государственной думы. Он там часто выступал, потешая своими невежественными выступлениями всю либеральную печать.

Однако в Тифлисе он держал себя с большим гонором, и с ним считались.

Помню, как-то шел мой доклад у заместителя наместника Шатилова. В это время подают визитную карточку. Шатилов читает: член Государственной думы Тимошкин. Шатилов сначала улыбнулся:

— Пусть подождет!

А затем вдруг стеснился. Прервал доклад:

— Знаете, неловко. Все же член Государственной думы.

Вышел к нему. Дело оказалось в наивной просьбе: подготовлялся какой-то законопроект, и Тимошкин пришел напомнить, чтобы при этом не были забыты интересы русского населения…

Родительские кружки

В 1906 году, в качестве одного из завоеваний свободы, стали возникать при средних учебных заведениях родительские организации. По всей империи были созданы родительские комитеты, председатели которых получили право участвовать в заседаниях педагогических советов, а равно и посещать уроки в классах; в остальном права родителей были довольно скромны.

На Кавказе, благодаря либеральному настроению помощника наместника Султана-Крым-Гирея, создалась более либеральная организация — родительские кружки. По утвержденному наместником положению о них — и это было главным гвоздем различия — выборные представители каждого класса имели право участвовать в совете, и каждый такой представитель имел право посещать уроки в своем классе.

За весьма редкими исключениями, это нововведение повсюду было встречено педагогическим миром враждебно и болезненно. Такая бесспорная истина, что родители имеют право на интерес в деле обучения их детей, воспринималась во всем государстве педагогическими организациями как дерзкое вмешательство в их права и умаление их власти. Болезненнее, чем в остальной империи, это было воспринято на Кавказе и, конечно, потому, что в состав педагогического совета здесь вводился не один родитель, именно председатель, а столько, сколько было классов.

Но на Кавказе был, сверх того, предусмотрен еще и другой орган — центральный комитет, в котором принимали участие от каждого учебного заведения по три избранных представителя от педагогического совета и столько же от родительской организации. Между прочим, впоследствии сама жизнь заставляла учреждать подобного рода центральные организации и в разных городах России.

Новая мера совпала с поступлением моей дочери[551] в четвертую Тифлисскую женскую гимназию, что помещалась на Анастасьевской улице, и я был бессменно избираем в течение трех лет председателем родительского кружка в этой гимназии.