Исток - Владимир Михайлович Соловьев

На крик вбегает чернобородый и вглядывается вдаль. Монах вопросительно смотрит на него. Чернобородый пожимает плечами.

Чернобородый (вполголоса монаху). Азорские острова. Купец с последнего взятого корабля проболтался, что там уже знают о пиратах, наши приметы известны. Лезть туда – то же самое, что сунуть голову в намыленную петлю.

Колумб. Надо подойти поближе и пристать. Там мы запасемся провиантом. Поднимем испанский флаг. Капитан, командуйте же! Необходимо установить… как это у вас называется! Ширину и – да, длину!

Чернобородый свистит. Прибегает матрос.

Чернобородый. Тащи сюда лот, да поживее.

Матрос. Есть!

Колумб. Подождите, друг мой, зачем лот?

Чернобородый. Чтобы измерить долготу, как же иначе? И футшток захвати, эй, ты!

Матрос. Есть, захватить и футшток! (Убегает.)

Чернобородый. А это чтобы измерить широту. Лучше вам, сеньор адмирал, сделать это собственноручно, а то как бы мы чего не напутали.

Матрос приносит лот и футшток.

Колумб (беспомощно). Боюсь, что мне с этим не справиться. Но что я вижу? Парус! Здесь есть корабли. Эй, матросы! Поверните паруса как-нибудь, чтобы мы подождали его.

Чернобородый. Еще не хватало. (Командует.) Марсовые, по вантам! Марсели, трисели, лисели ставить!

Колумб. Но, мне кажется, мы поплыли быстрее! Земля остается позади, парус совсем скрылся…

Монах облегченно крестится.

Чернобородый. Оставьте уж паруса мне, сеньор адмирал, я тут каждый конец чувствую… своей шеей.

Монах. И в самом деле, сеньор, вернитесь к ее сиятельству.

Колумб. Графиня вышла прогуляться.

Монах. В таком случае, к вашему дневнику.

Колумб. Я дошел в нем уже до того, что стал вице-королем. Дальше у меня возникают рассуждения о просвещенной власти, о науках и искусствах, но я не уверен…

Монах. Ну подумайте еще раз о названии новых земель.

Колумб. Знаете, я ведь нашел название! Краткое и звучное: Амелика.

Монах. Понимаю.

Колумб. Ну да, ее зовут Амелия. Графиня Амелия.

Монах. Амелика… Неплохо, но как-то по-детски. Точно лепет. Надо грубее, выразительнее. Америка – вот то, что нужно.

Колумб. И в самом деле… Но мне не хотелось бы подчеркивать, что название дано в ее честь. Графиня скромна, и вообще.

Монах. Это очень просто. Напишите в дневнике, что земля названа так в честь… ну, хотя бы какого-то путешественника, который съездит туда со временем.

Колумб. Но не будет ли это прямой ложью?

Монах. Что вы! Упаси господь – лгать в документе. Это просто ваше истолкование событий, ничего более.

Колумб. Я подумаю. Когда я буду докладывать их величествам…

Монах. Вы очень кстати об этом вспомнили. Идите и подумайте над тем, как вы будете докладывать. Не забывайте: открыть или не открыть земли – дело десятое, важно доложить как следует.

Колумб. Даже не представляю, с чего начать.

Монах. Идемте, я вам помогу. Мы привыкли докладывать самому господу богу, как-нибудь справимся и с этим.

Колумб и монах уходят в салон. Чернобородый остается один.

Чернобородый. Видели, а? Он будет докладывать их величествам! Нет, все-таки мир полон несправедливости. Этот рифмоплет украл последние харчи, присвоил девку – а ведь во все времена и на всех морях первая полагалась капитану. Он ест, занимается любовью и ничего не делает, в то время как я несу все тяготы и всем заправляю. Не знаю, почему я до сих пор не приказал выкинуть его за борт. Но, кажется, терпение мое лопнуло, клянусь бушпритом… Впрочем, обождем. Если нас и в самом деле вознамерятся подвесить для просушки, пусть выручает. А коли нет, то я хоть увижу, как он болтается в петле.

Из трюма показывается графиня Амелия.

Графиня. Золото! Серебро! Ткани! Пряности! Трюм наполнен сокровищами!

Чернобородый. Ага, вот вы и попались! Я так и думал, что вы станете совать нос и разнюхивать. Поди-ка сюда, красотка, поди сюда…

Графиня. Прочь руки, вы!

Чернобородый. Не так громко. Вы лазили в трюм; за одно это я могу сейчас выкинуть вас за борт. Вы знаете, кто я? Капитан. А кто такой капитан? Хозяин всего, что находится на борту. Вы на борту – значит я ваш хозяин.

Графиня. Да – когда бы на корабле не было адмирала. А пока он тут – хозяин он.

Чернобородый. Адмирал? Он такой адмирал, как я епископ. Он только и умеет, что марать бумагу, да и то без толку. Своим ремеслом он и мараведиса не заработает.

Графиня. Но там, в трюме…

Чернобородый. Это я. Один я! И ваш так называемый адмирал не получит ни реала даже в том случае, если ему удастся выжить. Это я вам обещаю!

Графиня. Не понимаю. По-вашему, он не распоряжается этими богатствами?

Чернобородый. Распоряжается! Да он и не знает вовсе, что они существуют.

Графиня. Что же мне делать?

Чернобородый. Я вам скажу, что делать. Отправляйтесь прямым курсом ко мне в каюту. Я скоро приду, и мы с вами познакомимся поближе. И, думаю, понравимся друг другу. Потом так называемый адмирал в два счета отправится вслед за вашим кораблем, а мы переедем на ют, в его апартаменты, как нам и полагается. И вот тогда вы станете здесь действительно хозяйкой.

Графиня молчит, колеблясь.

Думаете, я надую? У меня слово крепкое. Знаете что? Обещаю и клянусь: если только мы благополучно ускользнем, вы получите четвертую часть всего, что видели, да еще и того, что за это время может прибавиться. Вы мне так понравились, что я пойду и на такой расход.

Графиня. А остальные – согласятся ли они?

Чернобородый. Пусть попробуют не согласиться! Они знают, что без меня им не то что не взять ни одного корабля – без меня они в два счета повиснут на рее.

Графиня. Решительности вам не занимать.

Чернобородый. Уж будьте покойны. У меня всего вволю.

Графиня. И все же адмирал мне чем-то больше по сердцу.

Чернобородый. Рифмоплеты всегда нравятся женщинам. Но ведь он уже и не рифмоплет больше; он только и может еще, что писать свои дневники, где все высосано из пальца. Да и вообще, он без малого покойник. Как если бы у него была оспа.