Исток - Владимир Михайлович Соловьев

Монах. Все от бога. И если ему заблагорассудится прекратить наши игры раньше, чем захотим мы, то это будет концом уже в самом полном смысле слова. Но именно в таком случае небезвыгодно укрыться за широкой адмиральской спиной.

Чернобородый. Станет он нас укрывать, как же!

Монах. Если он поймет, что его водили за нос – конечно, нет. Но теперь ему придется выгораживать себя, ее, а с нею и нас.

Чернобородый. Не очень-то верится. Я знаю, как происходит суд, когда ловят пиратов.

Монах. Пусть воспоминания вас не терзают. Достаточно и голода.

Чернобородый. Кстати, в последний раз мы взяли целый ящик яиц. Не знаете ли вы, куда он девался?

Монах. Понятия не имею. Я соблюдаю посты, и сейчас мысли о скоромном не могут получить доступ ко мне.

Чернобородый. Сейчас пойду, и горе тому, у кого я найду хоть скорлупку!

Чернобородый уходит. Оставшись один, монах извлекает из кармана яйцо. Но едва лишь он вознамерился разбить скорлупу, как на палубе показывается Колумб.

Колумб. Как хорошо, святой отец, что вы здесь. Графиня проголодалась. Она ничего не имела бы против легкого завтрака.

Монах (пряча яйцо в рукав). Увы, ваша светлость, остались лишь сухари. Сомневаюсь, чтобы ее светлость…

Колумб. Какая досада!

Монах. Господь ниспошлет ей силы. Ваша светлость, быть может, сумеет отвлечь ее внимание стихами?

Колумб. Стихи… Зачем вы напомнили о том, о чем мне уже совсем было удалось забыть? Стихи, святой отец, не любят, когда к ним не обращаются. Стихи не могут лежать мертвым грузом. Они, как женщины: находятся с вами, пока вы их любите, преследуют, если от них отворачиваетесь; но если вы их оскорбляете – уходят, и вернуть их куда труднее, чем завоевать впервые. А я оскорбил: променял на другое.

Монах. Но графиню вы не оскорбляли. И завоевать ее сердце вам предстоит впервые. Решившись быть адмиралом, ваша светлость, будьте им до конца. Графиня из очень знатной фамилии, родство с ее семьей весьма помогло бы вам в будущем.

Колумб. Но полюбит ли она меня?

Монах. У нее нет другого выхода – в том смысле, разумеется, что вы – самый достойный мужчина из всех, кого она может найти в этом мире.

Колумб (после паузы). Итак, позавтракать нечем?

Монах разводит руками, и при этом неосторожном движении Колумб замечает яйцо в его руке.

Что я вижу! Это, кажется, яйцо! Так и есть.

Монах. Яйцо… Разумеется, но оно предназначено не для еды.

Колумб. Для чего же?

Монах. Для другого пира – так сказать, для пира разума. Я специально хотел преподнести его вам, чтобы вы развлекли ее светлость.

Колумб. Каким же образом?

Монах. Есть способ сделать так, чтобы это яйцо стояло на одном из своих концов. Вы так увлечетесь поисками разгадки, ваша светлость, что вместе с графиней забудете и о голоде, и обо всем прочем.

Колумб. Не слишком ли это легкомысленно? Ведь я адмирал!

Монах. Что вы! Над этой загадкой безуспешно бились многие мудрецы. Разрешите ее – и во всем христианском мире она будет носить название Колумбова яйца.

Колумб. Сколь разными путями достигается слава…

Забрав яйцо, скрывается в салоне. Появляется чернобородый.

Монах. Ну, любезный капитан, нашли!

Чернобородый. Черта с два. Но я еще не заходил к вам.

Монах. А я, кажется, знаю, где ваша пропажа. Подойдите сюда. Нагнитесь…

Чернобородый заглядывает в замочную скважину.

Чернобородый. Черт побери! Сидит с красоткой, а на столе – яйцо. Мало было забрать ее, он не оставил нам даже, чем заесть горечь утраты. Ну погоди, сеньор адмирал, при случае я это тебе припомню!

Монах. Потом, потом. А пока пойдемте-ка, сеньор капитан, и посмотрим по карте, где нам крейсировать, чтобы в самый краткий срок запастись продовольствием. Иначе наш пост может затянуться, а церковь строго карает за несоблюдение установленных сроков.

Оба удаляются. Из адмиральского салона показываются графиня и Колумб.

Графиня. Вы увлекательно рассказываете, адмирал.

Колумб. Я в прошлом поэт, ваше сиятельство.

Графиня. Итак, вы предлагаете мне стать в будущем совладелицей вновь открытых земель?

Колумб. Вы помогли мне вновь обрести веру в них. Я поверил даже в то, что их величества назначат меня не менее чем их вице-королем. А вы будете моей королевой. Я так в этом уверен, что уже описал все.

Графиня. Стихами?

Колумб (грустно). Адмирал не должен сочинять вирши. Я описал все в форме дневника – словно я совершил уже не одно, а целых три путешествия и стал вице-королем. Конечно, это не стихи, но, мне кажется, и проза получается у меня неплохо. Во всяком случае, убедительнее наших хроник. Думаю, что потомки больше поверят моему воображению, чем каким-нибудь сухим протоколам.

Графиня. Я восхищена, адмирал. Но земли в будущем. А пока?

Колумб. Пока ваше поместье – этот корабль. Как-никак я адмирал и, значит, – его полноправный властелин. Хотите осмотреть ваши новые владения, графиня?

Графиня. Меня зовут Амелия, и мне было бы приятно…

Колумб. Благодарю. Амелия… Амелика. Как прекрасно! Но куда вы? Не пристало знатной даме осматривать свои владения без провожатого.

Графиня. Я не привыкла к пышности. Признаюсь вам – род наш знатен, но обеднел так давно, что никто не помнит времен, когда мы не были бедны. Я отлично обойдусь сама.

И, не позволив Колумбу удержать себя, идет по палубе и ныряет в трюм – в первое попавшееся место. Колумб мечтательно смотрит ей вслед. Входит озабоченный монах.

Колумб. Какая красавица. И как скромна!

Монах. Вы, ваша светлость, уже на палубе? Загадка яйца приелась вам так скоро?

Колумб. Именно приелась. Загадки более не существует.

Монах. Вы нашли ответ?

Колумб. Графиня нашла. Она съела яйцо: она была так голодна! Выеденное яйцо, святой отец, – вот цена иной славы.

Монах. Да, голод становится ощутимым. Графиня нашла выход. А мы?

Колумб оглядывается с выражением полной беспомощности. И вдруг лицо его преображается.

Колумб. Я тоже нашел выход! (Протягивает руку.) Видите? Земля! Клянусь спасителем, это земля! У меня всегда было острое зрение. Это первая из земель, которые нам предстояло открыть. Земля!