Путешественник. Том 1. В погоне за рассветом - Гэри Дженнингс

И все-таки в тот день я попытался изменить кое-что.

— Я уже говорил тебе, Чимким, — сказал я принцу. — Дондук не был моим другом, и в любом случае он уже так и так мертв. Но Уссу — тот мне нравился, и ведь это мои опрометчивые слова навлекли на него несчастье. Уссу пока еще жив. Разве нельзя что-нибудь сделать, чтобы смягчить наказание?

— Предатель должен принять «смерть от тысячи», — неумолимо произнес Чимким. А затем добавил, уже не таким непримиримым тоном: — Сейчас посмотрим, что тут можно сделать.

— Ах, мой принц, это вам прекрасно известно, — произнес Ласкатель с притворной улыбкой. К моему удивлению и ужасу, он говорил на правильном фарси. — Возможно только одно смягчение. И вы можете договориться о таком соглашении с моим старшим служащим. А теперь простите меня, принц Чимким, господин Марко…

Он снова просеменил через всю комнату, сделал знак старшему служащему присоединиться к нам, а затем исчез за обитой железом дверью.

— Что он имел в виду? — спросил я Чимкима.

Тот недовольно произнес:

— Взятку, которую время от времени дают в таких случаях. Хотя прежде сам я никогда этого и не делал, — добавил он с отвращением. — Обычно взятку дают родственники «объекта». Они могут лишиться всего и заложить свои жизни, чтобы наскрести необходимую сумму. Господин Пинг, должно быть, самый богатый чиновник в Ханбалыке. Надеюсь, отец никогда не услышит о глупости, которую я совершил, иначе он поднимет меня на смех. А ты, Марко, я полагаю, ты никогда больше не попросишь меня о подобном одолжении.

Старший служащий медленно подошел к нам и вопросительно поднял брови. Чимким засунул руку в кошель, который висел у него на поясе, и заговорил в иносказательной манере хань:

— Я приготовил для «объекта» Уссу противовес, чтобы поднялись наверх четыре бумажки. — Он достал несколько золотых монет и осторожно вложил их в ладонь старшего служащего.

— Что это значит, Чимким? — спросил я.

— Это означает, что четыре бумажки с названиями жизненно важных органов передвинутся вверх в корзине, где вскоре на них натолкнется рука Ласкателя. А теперь пошли.

— Но как же?..

— Это все, что можно сделать! — Он стиснул зубы. — А теперь пошли, Марко!

Ноздря тоже потянул меня за рукав, но я настаивал:

— А ты уверен, что это произойдет? Ласкатель не перепутает свернутые бумажки — они все так похожи…

— Нет, мой господин, — заверил старший служащий на монгольском языке. Впервые за все время он говорил доброжелательно. — Дело в том, что остальные девятьсот девяносто шесть бумажек выкрашены в красный цвет, он у хань символизирует удачу. И только эти четыре бумажки фиолетовые, у хань это цвет траура. Ласкатель их ни за что не перепугает.

Следующие несколько дней я провел дома. Распаковывал вещи и обустраивался в своих новых покоях — с помощью Ноздри, потому что я разрешил рабу переехать ко мне и положить свою подстилку в одной из моих наиболее просторных гардеробных. Я потихоньку начал знакомиться с близнецами Биликту и Биянту, изучать путь вокруг центрального здания дворца и остальных сооружений, садов и дворов, которые превращали дворец в город внутри города. Но о том, как я проводил свободное время, я расскажу позже, тем более что теперь его у меня оставалось не так-то много. И вот почему.

Однажды днем управляющий сказал, что меня желают видеть Хубилай-хан и ван Чимким. Покои великого хана располагались неподалеку от моих комнат, и я стремительно направился туда, решив, что он узнал о посещении темницы и теперь собирается наказать нас с Чимкимом за то, что мы вмешались в дела Ласкателя. Я с поклонами прошел через анфиладу великолепных покоев, в сопровождении огромного числа секретарей, вооруженных охранников и красивых женщин, пока наконец не попал в самую дальнюю гостиную, где склонился в глубоком ko-tou. Мне разрешили сесть, предложив на выбор напитки из графинов, которыми был уставлен поднос служанки. Я взял бокал с рисовым вином, и великий хан начал довольно приветливо расспрашивать меня:

— Как продвигается ваше изучение языка, молодой Поло?

Я постарался не покраснеть и пробормотал:

— Я узнал много новых слов, великий хан, но не тех, которые можно произнести в вашем августейшем присутствии.

Чимким сухо заметил:

— Не думал, что есть слова, Марко, которые ты не сможешь произнести где-либо.

Хубилай рассмеялся.

— Я намеревался начать беседу дипломатично, в манере хань, лишь косвенно касаясь интересующего меня предмета. Но мой грубый монгольский сын идет прямо к цели.

— Я уже поклялся себе, великий хан, — сказал я, — что впредь буду придерживать свой не в меру резвый язык и опасаться опрометчивых суждений.

Он обдумал это мое заявление.

— Ну да, тебе, наверное, следует быть более осмотрительным в выборе слов, прежде чем выпалить их. Но твои суждения мне нужны, именно поэтому я хочу, чтобы ты бегло и правильно научился говорить на нашем языке. А теперь посмотри, Марко. Ты знаешь, что это такое?

Он показал на предмет в центре комнаты — огромную бронзовую урну, которая стояла на восьми ножках высотой в половину ее диаметра. Она была покрыта резьбой, а снаружи к ней были прикреплены восемь изогнутых изящных бронзовых драконов: их хвосты обвивались вокруг наружного обода урны, а головы свешивались к самому основанию. Каждый дракон сжимал в зубах огромную, безупречной формы жемчужину, а вдоль основания вокруг урны сидели восемь бронзовых лягушек, под каждым драконом по одной, их рты были раскрыты, словно они собирались поймать жемчужины.

— Впечатляющее произведение искусства, великий хан, — сказал я. — Но не представляю, как это работает.

— Перед тобой устройство, определяющее землетрясения.

— Простите?

— Земля в Китае время от времени сотрясается от подземных толчков. И если где-то происходит толчок, это устройство сообщает мне о нем. Его придумал и отлил мой мудрый придворный кузнечных дел мастер, и только он полностью понимает, как это устройство работает. Каким-то образом землетрясение, даже если оно происходит так далеко от Ханбалыка, что никто здесь не ощущает его, заставляет челюсти одного из драконов раскрываться, и он роняет свою жемчужину в утробу сидящей под ним лягушки. Толчки другого рода не оказывают никакого воздействия. Я пробовал топать ногами, подпрыгивать и плясать вокруг урны — а ведь я отнюдь не мотылек, — но ничего не произошло.

Я мысленно представил, как царствующий великий Хубилай скачет по комнате, словно любопытный мальчишка, его богатые одежды вздымаются, борода трясется, шлем-корона съезжает набекрень, и, возможно, все его министры при этом изумленно таращат глаза. Но я вспомнил о своей клятве и не улыбнулся.

Великий хан продолжил объяснение:

— По тому, какая именно жемчужина падает, я узнаю направление, где происходит землетрясение. Я не могу определить, на каком расстоянии оно случилось или насколько оно разрушительное, но я могу немедленно послать отряд, который галопом поскачет в ту сторону, и вскоре посланцы мне обо всем подробно доложат.