Ужас на поле для гольфа - Сибери Куинн

Епископ немного устало улыбнулся, вложив ветку тернового куста в руку де Грандена.

– Половина духовенства, как и половина мирян, знает так много, что почти ничего не знает, – ответил он.

– Клянусь Богом, – с энтузиазмом поклялся де Гранден, когда мы возвращались в «Клойстерс», – говорят, что он мирской человек! Pardieu, когда глупцы узнают, что человек, посвящающий мирскую мудрость служению небесам, является самым ценным слугой для всех?

Данро О’Шейн была одета в длинный, в коричневую полоску халат и усердно трудилась над своим рисунком, когда мы подъехали к монастырю незадолго до ужина. Она выглядела не хуже после ее обморочного сна в предыдущую ночь, и компания была склонна к тому, чтобы посмеяться над серьезным диагнозом де Грандена, который он сделал, прежде чем устремиться за лекарством.

Я был поражен добродушной манерой, с которой он принимал их издевательства, но его поспешный шепот мне в ухо объяснил его самообладание.

– Радость гнева и глупость безумия одинаково достойны презрения, друг мой, – сказал он мне. – У нас с вами есть работа, и мы не должны допустить, чтобы гул назойливых комаров отвлекал нас от нашей цели.

Бридж и танцы заполнили вечер с ужина до полуночи, и вечеринка распалась вскоре после двенадцати с осознанием того, что все должны быть готовы принять участие в службе благодарения в приходской церкви в одиннадцать часов утра.

– С-с-ст, друг мой Троубридж, не раздевайтесь, – приказал де Гранден, когда я собирался сбросить одежду и завалиться в постель. – Боюсь, мы должны быть готовы к быстрому выходу с этого момента и до завтрака.

– Во всяком случае, в чем все дело? – потребовал я немного раздраженно, упав на кровать и натянув одеяло. – Здесь не более страшная мистика, чем я когда-либо видел в безвредном старом доме; что-то заставляет мисс О’Шейн делать забавные рисунки, бросает в обморок, грохочет во дворе, и…

– Ха, «безвредном», вы говорите? – мрачно усмехнулся он. – Друг мой, если этот дом безвреден, тогда и синильная кислота – здоровый напиток. Послушайте меня, пожалуйста. Вы знаете, что это за место?

– Конечно, да, – ответил я, немного неуверенно. – Это старая киприотская вилла, привезенная в Америку, и…

– Это был главный дом Рыцарей Храма, – коротко прервал меня он, – и главный дом на Кипре. Разве это ничего не значит для вас? Вы не знаете рыцарей-тамплиеров, друг мой?

– Знаю, – ответил я. – Я один из них последние пятнадцать лет.

– О-ла-ла! – рассмеялся он. – Вы, конечно, несомненно сразили меня, друг мой! Вы – добрые американские джентльмены, которые одеваются в красивую униформу и носят мечи, не больше похожи на древних рыцарей храма Соломона, чем те милые люди, которые носят красные фески и называют себя рыцарями Тайного Храма – на арабских похитителей женщин и убийц паломников в пустынях.

Послушайте: история ордена тамплиеров длинная, но мы можем коснуться ее главных точек в нескольких словах. Созданный первоначально в целях борьбы с неверными в Палестине и пособничества бедным паломникам в Святой Город, орден выполнял йоменскую службу в Божьем деле. Но когда Европа оставила свои крестовые походы, и сарацины взяли Иерусалим, рыцари, чья работа была сделана, не расформировали свое объединение. Только не они. Вместо этого они устроились в своих европейских домах и сделались жирными, ленивыми и злыми в досуге, поддерживаемом огромным богатством, которое они накопили из подарков благодарных паломников и в ходе многочисленных сражений. В тысяча сто девяносто первом году они купили остров Кипр у Ричарда Первого Английского и основали там несколько домов, и именно в этих домах творились невыразимые вещи.

Кипр – одно из самых древних мест проживания религии, а также ее незаконной сестры, суеверия. Именно там поклонники Киферы, богини красоты и любви, – а также других, менее приятных страстей, – имели свою цитадель. После владычества римлян, она пропиталась соками невыразимых оргий. Само название острова перешло в любопытное прилагательное в вашем языке – разве, когда вы говорите, «кипрский», вы не означаете, что это «похотливый»? Это так.

– Но…

– Послушайте меня, – настаивал он, отмахиваясь от моих слов. – Эта Кифера была всего лишь другой формой Афродиты, а Афродита, в свою очередь, была еще одним именем восточной богини Астарты, или Иштар. Вы начинаете понимать? Ее обряды были отмечены непристойным развратом, а ее поклонники стали такими человеческими свиньями, что только самые отвратительные инверсии естественных вещей удовлетворяли их. Недостаточно возглашать и жертвовать добродетелью; они должны были нуждаться в жертве – в тех, кто буквально олицетворял добродетель: в маленьких, невинных детях и целомудренных молодых девицах. Их грязные жертвенники были красными от крови невинных. Это было традицией на Кипре задолго до того, как рыцари Храма обосновались там. Но, поскольку нельзя спать среди собак, не приобретая блох, рыцари, культивируя лень и безделие, не устроили ничего лучшего, кроме как придумать способы праздно провести свое время и растратить богатство. Они стали адептами зла более ранних, языческих способов их нового дома. Мысли материальны, друг мой, а злые мысли старых киприотов укоренились и процветали в мозгу тех несчастных старых воинов-монахов, чьи руки больше не были заняты мечом и чьи губы больше не обслуживали Всевышнего Бога.

Вы сомневаетесь в этом? Подумайте: хотя Филипп Четвертый и Климент Пятый послали Жака де Моле на смерть по причине не лучшей, чем желание завладеть его одеждой, – но факт остается фактом: многие рыцари признались в ужасных святотатствах, совершенных в главных домах – в убитых детях на алтарях, когда-то посвященных Богу, во имя языческой богини Киферы.

Этот дом, в котором мы сидим, когда-то был сценой таких ужасных вещей, как эти. В его камнях должен задержаться дух злодеев, священников-отщепенцев, которые когда-то их совершали. Эти разобщенные духи пролежали с четырнадцатого века, но по какой-то причине, о которой мы сейчас не будем говорить, я считаю, они снова пробудились в физических существах. Это были их реинкарнированные души, которых мы видели пролетающими мимо двери прошлой ночью, в то время как мадемуазель Данро лежала в трансе. Именно они выхватили мальчика из рук бабушки; именно они убили смелого полицейского; именно они скоро попытаются совершить ужасную инверсию мессы.

– Послушайте, де Гранден, – сказал я, – здесь, конечно, происходили некоторые странности, признаю. Но когда вы пытаетесь сказать мне, что старые солдаты-монахи вновь ожили, что они проезжают по сельской местности и крадут детей, вы преувеличиваете. Теперь, если бы было доказательство того, что…

– Тише! – его резкий шепот прервал меня. Он вскочил со стула и прыгнул по-кошачьи к двери, приоткрыл ее и выглянул в темный коридор. – Подойдите, друг мой, – сказал он с тихим вздохом, – посмотрите на то, что вижу я.

Когда он распахнул дверь, я вгляделся в даль длинного коридора, выложенного камнями, темного, как Эреб[310]. Крошечные лучи света, падающие из крошечных окон на куполе, осветили скользящую фигуру, похожую на призрака в белых одеждах.