Остров для белых - Михаил Веллер

8. «Жить где хотят» означает: жить хорошо за счет нас и наших предков, замещая собой наш народ и ведя к гибели нашу цивилизацию.

В Техасе под Ларедо, на базе Пограничного Патруля США, перед зданием штаба и столовой, стоит небольшой, меньше натуральной величины, памятник патрульному, покрашенный дешевой серебряной краской (а на самом деле алюминиевой). Изображает он агента в надвинутой шляпе, опустившегося на одно колено: в руке у него штурмовая винтовка М16, а другой он коротко держит на поводке служебную собаку, изготовившуюся к прыжку немецкую овчарку.

На простом цементном постаменте буквы:

У этого памятника происходит посвящение в патрульные новичков, прибывающих после полугодовых курсов. Они стоят вольно, держа равнение, и ветеран отряда, старший инструктор рассказывает:

— Этот парень не знал страха и не имел слабостей. В любую жару и ветер, ночью и днем, он выходил в патрулирование. Он знал каждый дюйм границы, каждый холмик и ямку, каждый куст. У него было орлиное зрение, а у его верной собаки — необыкновенный нюх. Особенно на нелегалов.

В этом месте всегда возникал легкий смешок. Ослепительные серебряные блики от памятника звенели в мареве. Прокаленный техасским солнцем инспектор продолжал:

— Однажды он в одиночку дрался с бандой наркоторговцев, положил четверых, а двоих взял живьем, и мы их повесили по закону. Когда нам дали указание наловить побольше нелегалов для трудовых лагерей — Карацупа за один уикэнд задержал тридцать семь латиносов, переходивших реку, и доставил на пункт приема, конвоируя в одиночку. Верная собака бегала вокруг этой колонны и рвала ляжки тем, кто пытался бежать.

Тут кто-нибудь из новичков обязательно спрашивал:

— Как же собака могла прожить столько лет?

Инструктор одобрительно улыбался и пояснял:

— Срок службы пограничной овчарки — обычно восемь лет. За годы службы Некит трижды сдавал на пенсию старых собак и брал молодых из питомника, лично отбирал. Собаки его обожали. И каждой он давал то же имя — Индус. Он был настоящий патрульный, а патрульный своим привычкам не изменяет. Его псы не раз вырывали нарушителям границы кадык. Нелегалы боялись Индуса, как огня, о нем легенды ходили.

— А почему «Индус»? Как-то неполиткорректно.

— Р-разговорчики в строю! Вопросы будут, когда я спрошу! Политкорректность, сынок, сунь в жопу университетским ботаникам. Здесь граница. И граница должна быть на замке! Все меня услышали, сучьи дети? Индус — потому что темный, поджарый, умный, почти человек, но все же не человек, и предан хозяину беспредельно. Как настоящий индус своему сагибу. Из настоящих времен, а не новой срани.

Продолжаю! — голос инструктора обогащался упругим патриотизмом, профессиональной гордостью: — Патрульный должен быть стрелком. Однажды толпа гватемальцев прорвалась через границу и стала веером разбегаться по американской земле. Кара-Цупа был один. При нем была его верная штурмовая винтовка М16 и четыре магазина — Некит всегда брал двойной комплект патронов, 120 штук. Он стрелял им вслед и положил все семьдесят человек — причем все попадания были в позвоночник или в голову! За этот подвиг он был награжден орденом «Легион Почета».

Вечером в столовой был бар, новичкам полагалось проставиться, и старые патрульные не ограничивали себя в выпивке. Разговоры становились все непринужденнее, и среди ветеранских баек, простительного хвастовства и отеческих наставлений обязательно всплывала тема легендарного главного патрульного — Старшины Кара-Цупы, как называли его старики отряда:

— Да если нарушители его с той стороны только завидят — они со всех ног бежали обратно: знали, суки, что кроме пули или концлагеря им рассчитывать не на что.

— Как-то проводник по тропе через заросли группу вел, потом указал им рукой на станцию, там с полмили оставалось, а сам повернул назад. Некит сначала проводника шлепнул, а потом перестрелял полгруппы. А остальные сами легли уже мордой в песок, руки за спину. Знают, как себя вести, суки, наслышаны. Кара-Цупа их заставил друг друга связать и вызвал лагерный конвой, сдал их.

— Да, после следующего такого дела ему Бронзовую Звезду и дали. Написали в приказе, что это боевая операция.

— За его двадцать шесть лет службы ни одна мышь, ни одна блядь через границу не проскользнула. Его на другие участки приглашали. Он во многих отрядах опытом делился. Главное, говорил, ребята, что? Спортивная подготовка. Гантели для твердости руки, морковку ешьте для зрения. Не курить ни в коем случае: патрульному нюх нужен! Участок свой обойдите, а потом просто на брюхе весь обползайте, чтоб каждая травинка родной была! Ну и стрелять каждый день — обязательно. Если ты за сто ярдов в пивную банку не попадаешь десять раз из десяти — или меняй работу, или с винтовочкой своей спи, жри, сри и дрочи на нее — не расставайся, пока пулей не станешь тыкать в цель, как пальцем.

— А пил он только несколько раз в жизни. Причем только шампанское. А всему отряду ставил что просили, ну, бурбон. По случаю юбилея, круглого счета — когда своего тысячного завалил. Потом двухтысячного. Илай! Эй, Илай, старый хрен! Расскажи, как вы с Кара-Цупой тогда нажирались.

Человек постоянно носит с собой всего себя. Всю свою жизнь. Все счастье и все горе. Носит свое детство и юность, молодость и зрелость. Старость тоже носит…

Человек носит с собой все счастье и все горе, каждый их день и час. Носит с собой первую любовь и первое свидание, день свадьбы и рождение первого ребенка. Носит объятия родителей и их старость, носит с собой мамины объятия и папино напутствие в жизнь.

Человек носит в себе слова своих учителей, лица друзей, азарт драки и счастье работы.

Носит свою красоту, молодость и здоровье — свою и той, которую любит. Таково свойство сознания, свойство памяти: все, что было — случилось только что: нота еще звучит, еще шуршит ветер, плещет волна, стучат вагонные колеса, звонит телефон, взлетает лайнер, цветет майский сад, сияют любимые глаза, и счастье вместе прожить всю жизнь всегда еще впереди.

Всегда с тобой твои рождение и смерть, нечего бояться, вот они. Гордые поступки и тайный позор, бешеные надежды юности и смирение старости, главные свершения и дни безнадежной слабости. Все звуки жизни и ее краски, все услышанные слова и запахи всех вещей — с тобой.

Вся твоя жизнь всегда с тобой.

Всю жизнь ты не перестаешь наполнять Бытием всего себя: свою память, где живы одновременно и всегда, здесь и сейчас, все прожитые тобой миги. Ты сосуд, наполняемый жизнью до последней твоей земной секунды.