Поющие в терновнике - Колин Маккалоу

Дэн приложил руки рупором ко рту и закричал им по-немецки,чтобы оставались на мелководье, течение слишком сильное. Они смеясь помахали вответ. Он снова опустил голову и поплыл, и тут ему почудился крик. Но онпроплыл еще немного, потом помедлил — глубинное течение здесь было слабее — ипоплыл стоя. Да, не почудилось, позади кричат — он обернулся, обе женщиныотчаянно бьются, лица искажены криком, одна вскинула руки и уходит под воду. Наберегу англичане поднялись и нехотя идут к кромке воды.

Дэн мигом перевернулся на живот, стремительными взмахамирванулся к тонущим, ближе, ближе. Испуганные руки протянулись к нему,вцепились, потащили на дно; он изловчился, ухватил одну женщину за талию иуспел слегка ударить по подбородку, чтобы она, ошеломленная, пересталаметаться, другую дернул за лямку купальника, стукнул коленом по спине, так чтоу нее перехватило дух. Кашляя и задыхаясь — пока его чуть не утопили, оннаглотался воды, — он перевернулся на спину и, точно на буксире, поволоксвой беспомощный груз к берегу.

Оба англичанина стояли по плечи в воде, до того напуганные,что не решались двинуться дальше, и Дэн ничуть их за это не осуждал. Пальцаминог он коснулся дна и вздохнул с облегчением. Совершенно измучась, последнимсверхчеловеческим усилием вытолкнул обеих женщин на безопасное место. Онибыстро пришли в себя и опять закричали, суматошно забили руками по воде. Едвадыша, Дэн все-таки сумел улыбнуться. Он свое дело сделал, неумехи помми могутпозаботиться о дальнейшем. А пока он, трудно дыша, отдыхал, его опятьподхватило течением и отнесло от берега, ноги уже не доставали дна, даже когдаДэн весь вытянулся, пробуя его достать. Да, жизнь обеих женщин была на волоске.Не подвернись он, они бы наверняка утонули: у англичан не хватало то ли сил, толи уменья, они бы их не спасли. А ведь эти женщины вздумали плыть только длятого, чтобы быть поближе к тебе, подсказало что-то; пока они тебя не увидали,они вовсе не собирались лезть в воду. Это твоя вина, что они оказались вопасности, твоя вина.

Он качался на волне, отдаваясь течению, и вдруг немыслимаяболь вспыхнула в груди, острая, жгучая, нестерпимая, поистине словнораскаленное копье пронзило его. Дэн вскрикнул, вскинул руки над головой, напрягвсе мышцы, но боль усилилась, вынудила опустить руки, потом свела судорогой —кулаки вздернулись под мышки, согнулись колени. Сердце! У меня что-то ссердцем, я умираю! Сердце! Я не хочу умирать! Неужели умереть так рано, мойтруд даже еще не начат, я не успел себя испытать! Боже, помоги мне! Я не хочуумирать, не хочу умирать!

Судорога отпустила; Дэн перевернулся на спину, руки егосвободно раскинулись на воде, обмякшие, несмотря на боль. Сквозь мокрые ресницыон смотрел ввысь, в недосягаемый купол небес. Вот оно, твое копье, о котором ятебя молил в своей гордыне всего лишь час назад. Дай мне страдать, сказал я,заставь меня страдать. И вот приходит страдание, а я ему противлюсь, неспособный на совершенную любовь. Это твоя боль, о Господи, я должен принять ее,я не должен ей противиться, не должен противиться воле твоей. Могущественнарука твоя, и эта боль — твоя, вот что ты, должно быть, испытал на кресте.Господь мой. Господь, я — твой. Если на то воля твоя, да будет так. Какмладенец, в руки твои предаюсь. Ты слишком добр ко мне. Что я сделал, чемзаслужил столько милостей от тебя и от людей, которые любят меня, как никогодругого? Почему ты даровал мне так много, раз я недостоин? Больно, больно! Тытак добр ко мне, Господи. Пусть моя жизнь будет краткой, просил я, и она былакоротка. И страдания мои будут кратки, они скоро кончатся. Скоро я увижу лицотвое, но еще в этой жизни благодарю тебя. Больно! Господи, ты слишком добр комне. Я люблю тебя. Господи!

Страшная дрожь сотрясла недвижно затихшее в ожидании тело.Губы Дэна шевельнулись, прошептали имя Божие, силились улыбнуться. Потом зрачкирасширились, навсегда изгнав из этих глаз синеву. Два англичанина выбралисьнаконец на берег, уложили на песок плачущих женщин и стояли, отыскивая глазамиДэна. Но безмятежная густая синева бескрайних вод была пустынна; играючи набегалана берег мелкая волна и вновь отступала. Дэн исчез.

Кто-то вспомнил, что неподалеку есть американский военныйаэродром, и побежал за помощью. Меньше чем через полчаса после исчезновенияДэна оттуда поднялся вертолет и, яростно ввинчиваясь в воздух, пошел колеситьвсе ширящимися кругами дальше и дальше от берега, искал. Никто не думалчто-либо увидеть. Утопленники обычно погружаются на дно и не всплывают понесколько дней. Миновал час; а потом за пятнадцать миль от берега с воздухазаметили Дэна, он мирно покачивался на груди водной пучины, руки раскинуты,лицо обращено к небу. В первую минуту подумали, что он жив, весело закричали,но когда машина опустилась так низко, что вода под ней вскипела шипящей пеной,стало ясно — он мертв. С вертолета по радио передали координаты, туда помчалсякатер и три часа спустя возвратился.

Весть разнеслась по округе. Критяне любили смотреть на него,когда он проходил мимо, любили застенчиво обменяться с ним несколькими словами.Любили его, хоть и не знали. И вот они сходятся на берег, женщины все в черном,будто взъерошенные птицы, мужчины по старинке в мешковатых штанах, ворот белойрубахи расстегнут, рукава засучены. Стоят кучками, молчат, ждут.

Причалил катер, плотный сержант соскочил на песок, обернулсяи принял на руки закутанное в одеяло неподвижное тело. Отошел на несколькошагов от воды и вдвоем с помощником уложил свою ношу на песок. Края одеялараспались; громкий шепот прокатился по толпе критян. Они теснились ближе,прижимали к обветренным губам нательные кресты, женщины приглушенно, без слов,голосили, то был протяжный полувздох, полустон, почти напев — горестная земнаяпеснь многотерпеливой женской скорби.

Около пяти; солнце, клонясь к закату, наполовину скрылось захмурым утесом, но в свете его еще видны темная кучка людей на берегу инедвижное тело, что вытянулось на песке — золотистая кожа, сомкнутые веки,длинные ресницы слиплись стрелами от засохшей соли, на посинелых губах слабаяулыбка. Появились носилки, и все вместе критские крестьяне и американскиесолдаты понесли Дэна прочь.

Афины бурлили, бунтующая толпа опрокинула всякий порядок, нополковник американской авиации, держа в руках австралийский паспорт Дэна всиней обложке, по радио все же связался со своим начальством. Как все подобныедокументы, паспорт ничего не говорил о Дэне. В графе «профессия» значилосьпросто «студент», а в конце среди ближайших родственников названа была Джастинаи указан ее лондонский адрес. Полковника мало заботила степень родства с точкизрения закона, но Лондон куда ближе к Риму, чем Дрохеда. Никто не открылоставленный в крохотном номере гостиницы квадратный черный чемоданчик, гдележали сутана и все остальное, что свидетельствовало о духовном звании Дэна;вместе с другим чемоданом и этот ждал указаний — куда следует переправить вещипокойного.

Когда в девять утра зазвонил телефон, Джастина заворочаласьв постели, с трудом приоткрыла один глаз и лежала, свирепо ругая треклятыйаппарат — честное слово, она его отключит! Пускай все воображают, что это так инадо — браться за дела с утра пораньше, но откуда они взяли, будто и онаподнимается ни свет ни заря?