Мемуары Дьявола - Фредерик Сулье

– Поздновато, не правда ли?

Присутствовавший при этом медик шепнул Гийому:

– Да, вы правы – это навязчивая идея.

Через неделю я оказалась уже в больнице, в той самой, откуда пишу вам, Эдуард, в той самой, где нахожусь уже год и где умру, если вам не удастся вызволить меня».

Луицци закончил чтение рукописи, и в тот же самый момент перед ним вырос Дьявол.

– Так где мы находимся? – с ужасом спросил барон.

– В сумасшедшем доме, – хохотнул Сатана.

– А кто эта спящая женщина?

– Госпожа де Карен.

– Она что, в самом деле безумна?

– Это вопрос к врачам.

– Ее муж действительно виновен во всех этих мерзостях?

– Это вопрос к правосудию.

– Но откуда судьи могут узнать о них?

– Обратившись к тому, кто знает все.

– То есть к тебе, лукавый? Что ж! Расскажи мне всю правду.

– Вот еще! – присвистнул Дьявол. – Ты опять заявишь, что я клевещу на общество. Лучше расскажи мне, что ты извлек для себя полезного из прочитанного.

– Во-первых, я понял, что проспал двадцать месяцев кряду.

– Иногда твоя мудрость просто поражает, о повелитель.

– И пока я спал, произошла революция.

– Ах да, этот дурацкий фарс.

– Думаю, ты должен мне его пересказать, ибо не могу же я вернуться в общество, не зная деталей такого важного события.

– А стоит ли? У власти выскочки, куда более спесивые, чем те, кого они сменили; процветает еще более низкое раболепство перед теми, кого прежде почиталось за честь презирать; бестолковая оппозиция со стороны людей, ранее распинавших всякую возможность оппозиции. Те же ошибки, те же преступления, та же глупость, только в другой личине, – вот, пожалуй, и все.

– Я хочу все знать.

– Что ж, я могу рассказать, если только задача, которую тебе предстоит решить, оставит хоть немного времени, чтобы выслушать меня…

– Какая еще задача?

– Генриетта Буре находится здесь, среди умалишенных, а девочка, которую ты видел у госпожи Дилуа, погибает в нищете.

– Нужно спасти их!

– Хорошо. Но сначала нужно выйти отсюда. Следуй за мной.

И Дьявол пошел вперед…

Конец четвертого тома

Речь шла о побеге из сумасшедшего дома, и Луицци охотно поспешил за своим спасителем из преисподней. Пока они пробирались по, казалось, бесконечному заведению для умалишенных, все шло как нельзя лучше: двери и решетки распахивались перед Сатаной по мановению его руки, Арман торопливо проскакивал следом. Но как только они оказались в чистом поле, началась настоящая жуть. Стояла непроглядная темень; порывистый ветер сек лицо барона нескончаемым ледяным потоком дождя. Раскисший от непогоды дорожный грунт прилипал к его когда-то модной обуви, превратившейся в некое подобие болотных мокроступов; время от времени грязная жижа, словно трясина, засасывала один из башмаков, заставляя нашего героя на ощупь разыскивать его в темноте. Сатана же с легкостью вышагивал по почти непролазной топи, словно прогуливался по привычным для своих владений пылающим углям. Он терпеливо и безмолвно дожидался, пока в очередной раз обуется ругавшийся на чем свет стоит Луицци. Затем дорога втянулась в тесную ложбину между обрывистыми кручами, увенчанными колючей лесной чащобой. Необъятные дубы и столетние вязы, там и тут возвышавшиеся над густым кустарником, простирали толстенные сучья над узкой дорожкой и перекрывали ее на всю ширину, как бы стремясь обменяться рукопожатием с ветвистыми собратьями на противоположной стороне.

Ветер, словно полк небесных драгун в лихой атаке, с неистовым победным ревом проносился через заросли и деревья, унося с собой плененные толпы листьев, похожие во мгле на удирающие в панике воробьиные стайки. И вдруг, как если бы незримые эскадроны натыкались на стойкую оборону, все затихало ненадолго; побитое войско откатывалось и возвращалось назад, но уже расстроенными и стонущими от ран рядами; завихрения листвы, постепенно успокаиваясь, опускались на влажную землю, будто рассеянные и поредевшие от картечных залпов отряды утомленных воинов. Стихия, взяв минутную передышку, умолкала, и тогда слышался шелест падающего на деревья дождя, заунывное уханье совы и отдаленный петушиный крик. Но грозная буря не сдавалась и опять раскалывала пространство на части, то нанося могучие глухие удары, то разрывая слух исступленным визгом; гроза – не из тех, гремучих и величественных, что вспарывают небо всесокрушающей молнией, заполняют небо повелительными раскатами грома и объемлют душу святым и восхищенным ужасом, внушая неодолимое желание с непокрытой головой впитывать ее живительную теплую влагу и наэлектризованную атмосферу, нет, эта буря принадлежала к тем рожденным во мраке, что сжимают сердце тоской и обволакивают тело холодом; в такую черную грозу тщательно закрывают окна и двери, держатся поближе к пылающему очагу или же с головой прячутся под одеяла, укладываясь спать.

Тем не менее Луицци покорно плелся за Сатаной, а утомительная ходьба не оставляла ему возможности для расспросов. По мере продвижения он уставал все больше и больше и, в конце концов не выдержав, раздраженно проворчал:

– Вот чертова дорога! Она что, ведет прямо в ад?

– Дорога в ад, о повелитель, – откликнулся Сатана, – легка и удобна; посередине она вымощена камнем для колесных экипажей знатных господ, а по обочинам обустроена асфальтовыми тротуарами для пешеходов попроще; ее затеняют огромные липы и цветущие деревья, несущие приятную прохладу; она пролегает между симпатичными домиками с многочисленными злачными заведениями и шикарными ресторанами, где всем заправляет рулетка и развеселые девицы, выряженные под великосветских дам. Там можно вкусно поесть, вдоволь попить и поспать; там в любой час и на каждом шагу проматывают состояния, здоровье и самое жизнь – дорога в ад по своему великолепию напоминает мне Итальянский бульвар, каким он однажды станет.

– Тогда, должно быть, мы идем по пути к добродетели, – с горечью хохотнул барон.

– Возможно.

– Уж очень этот путь тернист и неприветлив.

– Никак, притомились, ваша милость? Вы что, полуголодный подросток в лохмотьях, как большинство крестьянских детей в здешних краях? Или согнутый над палкой слепец? Или слабая бледная девица? К тому же господин барон спешит по этой дороге, как мне кажется, не во имя спасения несчастного незнакомца; он мужчина в самом расцвете сил, и других забот, кроме созданных его же дурной головой, у него нет.

– Пусть так, – вздохнул Луицци, – но я сильно сомневаюсь, что еще хоть одно сколько-нибудь разумное существо отважится на подобный переход в такую непогоду! Разве что господа ночные разбойники, но, как мне кажется, они никак не похожи на умирающих от голода детей, немощных слепцов или бледных девиц.