Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач

Наступил 1931 год. Филип счастливо устроился в одном из оловодобывающих регионов Британской Колумбии и писал нам письма, восхваляя канадские шахты; новый управляющий Пенмаррика Смитсон железной рукой управлял арендаторами, а Саймон-Питер Рослин, без сомнения, наслаждался ежемесячными визитами в мой дом, инспектируя наследство своего племянника Джонаса.

Поскольку они все настолько явно наслаждались жизнью, то я решил, что пора и мне присоединиться к веселью; в конце января я забросил свой обычай приезжать в Пенмаррик только в качестве эскорта матери и начал очень осторожно появляться там один.

3

Меня принимали с распростертыми объятиями. Я приезжал в Пенмаррик, брал из конюшни лошадь и отправлялся на прогулку по имению якобы ради удовольствия, но путь мой пролегал так, что я мог поговорить с арендаторами, обсудить с ними их проблемы. Смитсона никто не любил. Все спрашивали, как долго будет отсутствовать Филип, сколько им придется ждать, чтобы изложить свои жалобы.

— Излагайте их мне, — предлагал я, радуясь их недовольству и поощряя откровенность. — Я общаюсь с братом. Рассказывайте мне все.

Они мне все рассказали. Смитсон был вымогателем. Он опять поднял арендную плату. Всех, кто не успевал платить аренду, он грозил выгнать. Он отказался починить крышу коттеджа бабушки Логан, сказав, что она не уплатила аренду, а ведь всем известно, как бедная женщина страдает от ревматизма в сырую погоду. Он откровенно украл, назвав это реквизицией, акр участка Тома Тоуна, потому что захотел построить себе великолепный дом с видом на море.

— Мистер Касталлак мне разрешил, — сказал он, когда я обсуждал с ним этот вопрос, и в качестве доказательства предъявил мне письменное разрешение Филипа.

Я запомнил, куда он положил бумагу, и вскоре сжег ее. А потом отправился в Пензанс повидаться с Майклом Винсентом.

Некоторого успеха я добился; мне удалось выяснить, что Филип дал разрешение в спешке, не проконсультировавшись с попечителями, но Майкл сказал, что разрешение могли счесть законным, и в вежливейшей форме посоветовал мне более не мутить воду. Но к тому времени арендаторам уже понравилось мутить воду и без моего участия, и когда осенью 1931 года Смитсон принялся строить себе дом, он обнаружил, что строительные материалы постоянно исчезают, инструменты пропадают, а рабочие не приходят работать. Конечно, он пожаловался Саймону-Питеру, тот, разумеется, немедленно побежал к своему начальнику, а Майкл, в свою очередь, обратился в полицию. На место строительства поставили дежурить по ночам пару престарелых констеблей, но материалы по-прежнему пропадали, и в конце концов Смитсон прибег к отчаянным мерам; несмотря на его недостатки, я не мог отказать ему в определенной изобретательности. Столкнувшись с такой враждебностью, он нанял банду безработных юнцов из Сент-Джаста, поселил их в палатках и велел им защищать его собственность.

Вряд ли можно было создать более взрывоопасную ситуацию. Вскоре начались драки, мирный договор был нарушен, и наконец весной 1932 года даже Майкл был вынужден признать, что единственным способом уладить возникшее положение может быть отстранение Смитсона от управления Пенмарриком.

— Я позабочусь об усадьбе, пока Филип не вернется домой, — небрежно предложил я, добавив, что это было бы наилучшим решением, какое можно было придумать в данном случае. — Арендаторы меня знают, доверяют мне, у меня есть опыт подобной работы. Я в мгновение ока налажу жизнь в имении.

Но враждебно настроенный Майкл с каменным лицом сообщил, что должен написать обо всем Филипу.

Я согласился и стал терпеливо ждать, убежденный, что Филип согласится уволить Смитсона и, в отличие от Майкла, увидит все преимущества, какие дало бы назначение меня на должность управляющего имением. Но я ошибся. Филип согласился уволить Смитсона, но назначил вместо него не меня. Он предложил поручить Пенмаррик заботам старого Уолтера Хьюберта, бывшего казначея Сеннен-Гарт, который давно уже был на пенсии; ему в помощь надо было назначить заместителей, чтобы выполнять задачи, требующие физических усилий, такие, как сбор арендной платы и инспекция, а если Хьюберт откажется, то Майкл должен был сам найти другую наиболее подходящую замену.

Только не меня. Майкл был достаточно проницателен, чтобы понять, что я зачинщик всех неприятностей в Пенмаррике, ну, и к этому времени мы были в плохих отношениях. Заболев от разочарования из-за этой очередной несправедливости, я отправился на пару недель в Лондон, чтобы поразвлечься. Но атмосфера в Лондоне неуловимо изменилось, там уже не было того лихорадочного веселья, которое я так хорошо помнил по моему медовому месяцу. Великий финансовый кризис предыдущего года, который привел к образованию национального правительства, обессилил город. Конечно, веселье продолжалось, развлечений для людей с деньгами было полно, но жизнелюбие двадцатых годов, казалось, превращалось в менее естественную и яркую форму фривольности. Через некоторое время я начал задумываться, не во мне ли причина; я был в городе один, потому что Ребекка, боясь за свою репутацию, отказалась со мной поехать, а Фелисити предпочла остаться дома из-за лошадей, и, хотя теоретически я должен был наслаждаться свободой, я вдруг обнаружил, что мне одиноко, что я не могу заняться ничем, кроме самых рутинных развлечений.

В итоге, после того как на спектакле по «Кавалькаде» Ноэля Коуарда[16]я провел целый вечер в аудитории среднего возраста, всхлипывающей от ностальгии, я раньше, чем планировал, вернулся в Корнуолл. Я решил, что раз уж не могу получить удовольствия от пьесы Коуарда и других прелестей лондонской жизни, значит, со мной что-то не так, но, к счастью, по приезде в Карнфорт-Холл семейные дела быстро развеяли мою депрессию. Наконец умер мой зять Джералд Мередит, а после похорон Жанна закрыла Ползиллан так же, как Филип закрыл Пенмаррик, и вместе с Хеленой отправилась в длительное путешествие по континенту. Не успели мы с ними попрощаться, как до нас дошли новости более приятного свойства: Лиззи вышла замуж за своего профессора. Но сделала она это тайно, не пригласив на свадьбу никого из членов семьи, а письмо, уведомляющее о том, что она теперь стала миссис Сент-Иоанн-Каллендар, пришло в Карнфорт-Холл, только когда она уехала с мужем в Грецию в свадебное путешествие.

Не знаю, кто из нас — мать или я — был оскорблен больше. Мы оба были глубоко задеты этой новостью.

— Могла бы мне и сказать! — сердито воскликнула мать. — Могла бы и дать мне знать! Я бы с удовольствием побывала на свадьбе! — Тут любопытство перевесило оскорбленную гордость, и она добавила: — Профессор! Подумать только! Ну что ж, это вполне подходящая партия. Я всегда надеялась, что Лиззи, несмотря на свою некрасивую внешность, выйдет замуж, но, честно признаться, боялась, что ее характер повредит ей больше, чем внешность. Она была так агрессивна, так неженственна.

Я не высказал матери своего мнения о поведении Лиззи, но при первой же возможности написал ей натянутое поздравительное письмо.