Москва - Испания - Колыма. Из жизни радиста и зэка - Лев Хургес

Тут я начал: «Понимаешь, Шахмаев, нужно иметь с собой пузырек с соленой водой и ватку. Ты вылей эту воду в стаканчик, обмакни туда ватку, и осторожно поведи этой ваткой женщине по причинному месту, но только смотри осторожнее, чтобы на твоих пальцах не было ранок или царапин, лучше всего это делать в тонких перчатках, а потом эту ватку брось в соленую воду. Если вода посинеет, то женщина заразная, гони ее в три шеи, а руки тщательно вымой с мылом, если же вода останется прежней, то все в порядке, женщина здорова и тебе ничего не грозит».

«Ну, это все сделать всегда можно, – со вздохом облегчения произнес Шахмаев. – Соль у нас на кухне есть, ватку найдем, да и перчатки тоже. А это надежно?» – «Что за вопрос! – возмутился я. – Что я, сам себе враг? Только смотри, никому, даже своим врачам, ни слова: это секрет старинной еврейской медицины, и кроме тебя, я его никому открывать не собираюсь. Сам я на воле всегда так делал и, как видишь, здоров в этом отношении».

Шахмаев внимательно слушал, время от времени утвердительно кивая головой. Короче говоря, «забил я ему бабки» весьма основательно, и когда я кончил, Шахмаев, с угрожающими нотками в голосе сказал: «Ладно, Хургес, попробую. Будешь пока получать записки и ходить вольно, но если со мной что случится по этой части, тебе хана».

На этом и поладили. Снова дал мне Шахмаев записку и отпустил, да еще в придачу дрюкнул с пол буханки хлеба, с чем и посчитал себя со мною в расчете. Я пошел по своим делам, а Шахмаев на другой день попросился конвоировать женщин на лесоповал. У меня снова начался порядок: котлован я уже больше не долбил, ходил себе по заводу, а если позовут, то по вольному поселку: где волосок лампочки накину, где плитку или утюг починю, а где и несложную проводку сделаю. А если и нет «шабашки», то все равно сидеть в теплой дежурке приятнее, чем долбить мерзлую землю на сорокаградусном морозе.

Шахмаев тоже был доволен (видать, соленая вода так ни разу не посинела) и иногда, после конвоирования женских бригад, мне заговорщически подмигивал.

Так прошло месяца полтора-два. И вот однажды, уже после прихода с работы в лагерь, вдруг в наш барак заходит стрелок и кричит: «Монтер Хургес! Срочно на вахту. Вызывают в штаб охраны». Такие вызовы в различные места не были для меня неожиданностью, меня часто вызывали куда-либо починить предохранитель, или еще за чем-нибудь. Решил я, что и на этот раз что-то приключилось в штабе охраны. Оделся, взял «когти», пояс и отправился за дежурным на вахту. Там меня ждал другой стрелок, который повел меня к штабу охраны.

Подходим, и с удивлением вижу – свет горит везде. «В чем дело?» – думаю. Заводит меня стрелок в коридор, подводит к двери с табличкой «Начальник режима» и говорит: «Заходи». Захожу и вижу: за столом сидит начальник режима – капитан Колянда, а рядом с ним старший лейтенант, комиссар охраны. Я поздоровался и молча стою в ожидании, когда начальство удостоит меня вниманием. Наконец, Колянда повернул голову в мою сторону и рявкнул: «Ну, говори, чему ты, засранец, учил наших стрелков? Как обнаруживать сифилис?»

Тут я понял, что Шахмаев решил поделиться своим опытом с товарищами, а те его подняли на смех, и дело дошло до самого Колянды. Ну, думаю, дело плохо! Чем выдавать Шахмаеву этот «секретный» способ, лучше бы я доходил в котловане, там хоть был какой-то шанс выжить, а здесь одного удара пудового кулачища Колянды хватит, чтобы сразу же отправить меня на тот свет, и такие расправы в его кабинете были отнюдь не редкостью. Поскольку терять мне было нечего, то я просто, как на духу, все рассказал. Комиссар (видимо, обладавший чувством юмора) во время моего рассказа чуть не падал от смеха со стула, но Колянда ни разу не улыбнулся!

Когда комиссар отсмеялся, он уже серьезно спросил у хмурого Колянды: «Ну, что с ним будем делать? Ведь теперь Шахмаев его пристрелит при первом же конвоировании. Срочно этапировать его нельзя, он же тюремщик, а отправлять их из нашего лагеря никуда нельзя (действительно, как потом выяснилось, в наш лагерь собрали всех оставшихся в живых тюрьзаковцев, присланных на Колыму). Придется сегодня же куда-то переводить Шахмаева».

О чем они говорили дальше, я не знаю, меня же отвели в лагерь, даже не избив. А Шахмаева я в нашем лагере больше не видел.

На этом моя вольная жизнь прекратилась: если я где-либо был нужен, за мной присылали стрелка, который не отходил от меня ни на шаг, где бы я ни работал. Но в свободное время на котлован тоже не отправляли, и я спокойно сидел или в слесарке, или в кабинете милейшего Ивана Михайловича Данишевского.

Жить стало хотя и труднее, но все же терпимо.

Кончалась моя вторая колымская зима…

В один пригожий июньский день[228] мы выстроились около вахты в ожидании развода на работу. Внезапно поступает команда: «Сегодня на работу выходить только дежурным и вахтенным на заводе, остальным оставаться в лагере для прохождения генеральной медкомиссии». Мы забеспокоились: неужели опять начнут перекомиссовывать из инвалидов в ЛФТ, а из ЛФТ в СФТ?..

Но кто-то узнал, что все наоброт: комиссия выявляет непригодных на Колыме людей – для отправки на материк. И что будто бы в бухте Нагаево стоит большой пароход, разгрузившийся в Петропавловске-Камчатском. И, чтобы не гонять его порожняком, решили загрузить его «дошедшими», но не желающими умирать на Колыме зэками. Ведь с питанием, даже по самым скромным нормам, стало очень туго: все доставлялось только с материка – морем. Своих продуктов никаких не было, кроме рыбы, которую теперь во все возрастающем количестве приходилось с Колымы отправлять в армию. Как-никак, а всех этих доходяг, хоть и впроголодь, но надо было кормить, а для добычи металла толку от них не было. Да и помирали они как-то медленно и неохотно, а кормить этих паразитов приходилось продуктами, которые были буквально на вес золота. В то же время основных добытчиков золота держат из-за этих нахлебников впроголодь, отчего падает добыча металла.

Вместе с тем и на материке многие острова архипелага ГУЛАГ обезлюдели. Приток зэков резко сократился, ведь все людские резервы потреблял фронт. Как знать, может, эти доходяги, совершенно уже не пригодные для Колымы, в более умеренном климате еще смогли бы остаток своих жизненных соков отдать работе на военных заводах или в гулаговских сельских хозяйствах. Вот и решило начальство, пользуясь оказией, срочно подчистить наш лагерь как самый близкий к Магадану и как прямой наследник инвалидного лагеря «23-й километр».

Надо сказать, что комиссия действовала очень оперативно. Весь осмотр занимал несколько минут: просмотрят личное дело, основание предыдущей комиссовки, мотивы выбраковки зэка, вскользь глянут на него в натуре: ребра торчат, в задний проход можно вставить пол-литровую банку– и все, ступай налево. Подберут полсотни таких «левых», и сразу в Нагаево.