Башни Анисана - Ольга Каверина

Шествуя дальше по лицам асайев, он дошёл и до единственных архитекторов, с которыми ему выдалось потрудиться кроме абы Альтаса. Они вряд ли изменились так же, как Гиеджи и Эньши. Хинуэй парит в небесах, а Эйдэ спит в недрах твердыни, изредка поднимаясь наверх, дабы наблюдать за уже другими строителями так же, как он некогда наблюдал за Гиб Аянфалем. Обещанная мастером Караганом смута не сможет переменить их. Да и пришла ли она? Или же мастер лишь излишне омрачал действительность, чтобы склонить патрициев к своему мнению? Гиб Аянфалю не хотелось верить ему. Но интуиция подсказывала, что кое в чём мастер стражей мог быть прав. Смута начнётся, но час её неведом никому.

Думал он и о Хибе, впервые не чувствуя от этих воспоминаний почти никакой боли. Видел бы Хицаби Багровый Ветер, оставаясь ещё таким, как до исправления, куда залетел его несмышлёный товарищ. Строитель не сомневался, что он отпустил бы тут какой-нибудь насмешливый комментарий, даже понимая, как никто, тяжесть случившегося. Если бы Хиба не забыл его, пройдя через исправление, то наверняка пришёл бы на прощание вместе с Зоэ и Эньши. А вместе с Хибой пришёл бы и Бэли, не обезображенный болезнью. Впрочем, это дитя наверняка уже отпустили из Низа, и теперь он живёт в одной из обителей недр и совершенно ничего не помнит о своём происхождении и истинном родителе. Бэли сейчас единственный счастливый, освобождённый забвением от прошлого. Хибу же матери Линанна и Саника уже должны были отпустить из Белого Оплота Рутты, и теперь он наверняка уже трудится под лучами Онсарры, избрав себе новую рабочую точку. Либо же, как подсказывала Гиб Аянфалю интуиция, готовится к тому, чтобы вновь принять служение Салангуру.

* * *

Спустя некоторое время Гиб Аянфаля начал донимать голод. Прежде строитель никогда не чувствовал его настолько жёстко. Лёгкий дискомфорт и напоминания Голоса – сущие пустяки по сравнению с истощением, которое теперь буквально грызло его изнутри. Обычно любая пища, пасока или амброзия подпитывали пурное тело. Пыль частично преобразовывала её в энергию, частично в саму пуру, которую разносила по каналам, поддерживая тело в целости. Теперь юному асайю оставалось довольствоваться только той энергией, которую приносили волны, но вещественно поддерживать тело было нечем, и потому оно отчаянно требовало пропитания. Гиб Аянфалю оставалось лишь мысленно бороться с голодом. Он пытался отвлекаться на воспоминания, но это мало помогало: мирное течение жизни на твердыне либо скатывалось к одним трапезам абы Альтаса, либо просто прерывалось мыслями о нужде, и Гиб Аянфаль ничего не мог с этим поделать. Жалея, что он не техник волн, юный асай погружался в дикие волны, терпя их лютый нрав и радуясь, что хоть в чём-то они могут помочь ему. Однако по прошествии сотен дней, проведённых в непрерывной борьбе с голодом, Гиб Аянфаль ощутил, что постепенно слабеет и остывает. Вынырнув однажды, он застыл в неподвижности, будучи не в силах двинуть ни ногой, ни рукой. Лишённое собственной энергии и едва подогреваемое пылью пурное тело просто замёрзло. Он принялся усиленно гонять пыль, не жалея себя и вскоре подвижность более-менее вернулась. Но отныне Гиб Аянфаль опасался нырять в волны надолго, боясь замёрзнуть окончательно. Потому вскоре кроме голода его начала одолевать и тяжёлая усталость. Он никогда не засыпал глубоко, сберегая сознание от волн, но делать это с каждым разом становилось всё сложнее. Перегруженное информацией внутреннее поле гудело, требуя отдыха. Мысли путались, преследуемые видениями и физическими муками, и потому однажды он уснул против воли, совсем перестав контролировать себя.

Впервые за долгое время, прошедшее с мига, когда они с Ае разлучились, ему начал видеться сон. Он увидел себя под сводами белой башни. На груди красуется алый знак, а тело стало плотным, неимоверно сильным и быстрым. Гиб Аянфаль чувствовал, что под знаком в его пылевом сердце горит скрытый от всех глаз неугасающий огонь, представляющий собой одну из величайших ценностей всех твердынь Онсарры.

Вокруг много других асайев – сколько, невозможно сосчитать. Одни восседают в стороне на ступенях, внимательно за ним наблюдая, другие терпеливо ждут чего-то совсем рядом, и двое заняты им самим – они оплетают его тело алыми лентами, как некогда оплетал его друг Хиба. Гиб Аянфаль смотрел на окружающие его лица, но не мог никого различить – они словно расплывались и ускользали от взора. Только эти двое и были ему видимы и знакомы – один из них был Сантей, другой – Сэллас Салангури.

Когда плетение было окончено, Сэллас, бросив на строителя короткий и властный взгляд, отступил в глубину залы, занимая среди присутствующих место главенствующего, а Сантей облачил Гиб Аянфаля в такой же наряд, в каком был сам.

– Пора спускаться, – сказал он, глядя на строителя пронзительными синими глазами, – Мы с тобой последние, а снаружи собралось множество асайев, которые ждут нас.

И он направился к выходу, не дожидаясь реакции на свои слова. Гиб Аянфаль осмотрел себя – алая акапатоя теперь покрывает плечи и кажется ему столь привычной. Он пошёл вслед за Сантеем, и вышел на верхнюю террасу. Весь город теперь умещался на гигантской лестнице, ведущей к белому шпилю, а вокруг – просторы твердыни, ровные до самого горизонта.

Впереди их ждёт, почтительно склонив голову, мастер стражей. Сантей совсем рядом тихонько усмехнулся. Когда Гиб Аянфаль подошёл ближе, страж поднял голову и произнёс резким и чётким голосом:

– Все эти асайи собрались, чтобы увидеть вас. Но мы не можем позволить им подойти ближе. В городах бушует смута. Её сеют те, кто не желает слушать Голос. Вы должны усмирить их своим присутствием. Твердыни Онсарры уже давно не видели алого пламени Салангура.

Гиб Аянфаль ничего не смог ответить ему. Он прошёл мимо, не то ведомый, не то сопровождаемый Сантеем. На одной из террас он увидел высокого патриция-архитектора со знаком-синими кругом и целой толпой детей разного возраста. Он звал Гиб Аянфаля к себе, называя целой чередой забавных имен. Сам строитель не мог вспомнить его и, казалось, видел впервые. Он вопросительно взглянул на Сантея.

– Очень странный мастер, – с добродушной насмешливостью ответил проводник, – нам лучше пройти мимо, если мы не хотим остановиться и вновь погрузить твердыни Онсарры в бездну смуты. Сэле больше не может просить. Для него пришло время приказов.

Гиб Аянфаль пошёл дальше, оставляя позади себя тысячи террас, с каждой из которых кто-нибудь звал его к себе. А на площади его ждали чёрные стражи. Стоящие чёткими и стройными рядами, они поднимали вокруг себя такое же ровное звучание волн, готовые в один миг сорваться с места, чтобы отразить возможный удар. Дальше на горизонте, очищенном от обителей, чернеют зловещие облака пылевых туч. Они не смеют приблизиться, пока он и Сантей шествуют по твердыне.

Вдруг послышался шум. Гиб Аянфаль оглянулся и увидел, что стражи ведут двух техников волн. Один из них в чёрных одеждах с лентой учителя над высоким лбом явно бывалый мастер, второй в зелёном облачении ещё совсем юный. Руки их крепко перевязаны лентами на запястьях, а внутренние поля скованы общим полем стражей. Лицо молодого техника так же спокойно и невозмутимо, как и у старшего учителя, который, прямо взглянув в глаза юному асайю, громко произнёс: