Елена Троянская - Маргарет Джордж

— Нет, Гектору нет равных, — возражал Парис.

— А кто убил Ахилла — ты или он? Кто более великий воин — тот, кто убил нашего главного врага, или тот, кто сам был им убит?

— Больше Ахилл нам не страшен. Его нет, он мертв. Где его тело?

— Забрали греки. Пусть они поют над ним сколько угодно, поклоняются ему, устраивают в его честь игры, все равно он труп бездыханный и более ничего! Если бы я увидел, как в нем копошатся черви, мне и этого было бы мало! — сказал Парис с яростью. — Я ненавижу его.

Да, мы все ненавидели Ахилла. Я вспомнила дерзкого мальчишку, каким он был, когда ко мне сватались женихи. Уже тогда мне хотелось его высечь. Возможно, если бы кто-то это сделал, он не вырос бы одержимым убийцей. Потом мне припомнился юноша, который скрывался на Скиросе, вынужденный разыгрывать девушку по воле матери, желавшей его спасти. Там он был задумчивый, тихий. Его на время разлучили с уготованной ему судьбой, но он снова встретился с ней и теперь дошел до конца.

Колесница поднималась по широкой дороге на вершину холма. Лошади двигались медленно, ибо толпа становилась тем больше, чем выше мы поднимались. Возле царского дворца Парис сошел с колесницы.

— Я пойду доложу о своей победе царю. После этого он объявит большой праздник, я уверен. А вы ступайте по домам, поблагодарите богов за то, что наш злейший враг мертв, — сказал Парис народу.

— Мы будем благодарить тебя! — закричали в ответ.

— Нет, мы должны благодарить богов.

— Тогда мы будем их благодарить за то, что у нас есть ты!

Парис улыбнулся: долго же ему пришлось ждать этих слов; он был счастлив.

— Я благодарен им за то, что они сохранили мне жизнь, — сказал он. — И за то, что наградили таким народом.

Мы с Парисом поднялись на крыльцо царского дворца, быстро пересекли внутренний двор, миновали стражников и вошли во внутренние покои.

Подозрительно тихо, ни звука. Никто из членов семьи не вышел нам навстречу. Куда они попрятались?

Парис бежал из зала в зал, клича Приама.

— Отец! Отец! Ты слышал новость?

Ответило ему только эхо. Тогда Парис не выдержал:

— Ты смотрел со стены, когда с Ахиллом сражался Гектор! Смотрел, и звал его, и просил вернуться! А теперь, когда на поле боя мы с Деифобом и Геленом, ты не выходишь вообще. Я убил Ахилла! Я! Не твой бесценный Гектор, не Полит, а я! Я, от которого ты хотел избавиться! А теперь ты даже не желаешь выйти ко мне, сказать доброе слово!

Опять только тишина в ответ.

— Как ты отказался от меня, когда я был младенцем, так я отказываюсь от тебя! Я вкусил полную меру отцовской несправедливости. Знай, больше нет у тебя сына Париса!

— Парис! — Я сжала его руку. — Не говори сгоряча.

— Сгоряча? Да эти слова всю жизнь копились в моем сердце.

Он повернулся и хотел идти прочь, но тут послышались неверные шаги, и Приам появился на пороге залы.

— Прошу тебя, погоди! Сын! — Некогда сильный голос старчески дрожал.

Приам прошел по отполированному полу к Парису, за ним показалась Гекуба.

Приам обнял Париса, прижал к себе, потом отстранился.

— Ты отомстил за Гектора, — сказал он. — Я преклоняю перед тобой колена.

Приам хотел опуститься на колени, но Парис остановил его.

— Не надо, отец. Довольно того, что ты стоял на коленях перед извергом Ахиллом. Перед собственным сыном не надо становиться на колени.

Приам посмотрел Парису в глаза.

— У тебя благородная душа. Как я раньше не замечал этого?

— Раньше у него не было случая доказать это, — вмешалась Гекуба. — Но у моего Париса хватило сил дождаться этого случая.

— А если бы я до смерти ждал этого случая? Вы бы меня так и не разглядели?

— Человек должен проявить себя. А время выбирают боги.

Гекуба твердо смотрела на Париса.

— Ты не мать!

— Ты не понимаешь, что такое мать. По крайней мере, мать, которая рождает царей и героев.

— Я предпочел бы иметь обычную мать. Мать, которая рождает любимых детей.

— А я, возможно, предпочла бы иметь других сыновей. Или другого мужа. Наши предпочтения не имеют ровно никакого значения. Неужели ты до сих пор не понял? — Сказав это, Гекуба улыбнулась и протянула руки. — Я поздравляю тебя. Я счастлива, что ты убил нашего злейшего врага. Мне все равно, как он был убит — копьем или стрелой. Главное, что он мертв, его сердце остановилось, его руки онемели. Да здравствует Парис, славнейший из царевичей, мой любимый сын!

— Наконец-то. Наконец-то, — говорил Парис, лежа поперек кровати. — После стольких лет она назвала меня любимым сыном!

Мне не нравилось, как он лежит: его поза напоминала мне мертвую Пентесилею, перекинутую через спину лошади.

— Встань, пожалуйста, — попросила я. — Я хочу видеть твое лицо.

И правда, я никогда не уставала любоваться его лицом. Парис стал старше. И лицо его изменилось. Он говорил, что много лет ждал признания от Гекубы. Эта война… война, которая длится вечность. Здесь, за стенами Трои, время будто остановилось, затаило дыхание. Но там, по другую сторону, оно мчится во весь опор, и мы вдруг замечаем это. Не удивительно, что Приам сгорбился и одряхлел, что Гекуба высохла от горя, а Парис проникся горечью ожидания и обиды.

— Ты убил Ахилла, — повторила я, вновь удивляясь этому факту и надеясь, что вместе с ним уйдет навсегда из души Париса застарелая обида. — Ты показал, что являешься лучшим воином Трои. Ее героем, ее спасителем.

— Он лежал там, в пыли. — Парис освежил в памяти картину. — Великий воин, сын богини, человек, который заставил Гектора трижды обежать вокруг Трои, который потом волочил его тело…

— Не надо, не вспоминай об этом!

— Человек, который убил милого Троила! Я лишил этого изверга жизни, я помешал его руке убивать. Может ли кто-нибудь понять, что я при этом чувствовал? — Парис издал смешок. — Даже я сам не понимаю, что я чувствовал. Я был изумлен, потрясен, я до сих пор не верю, что это правда. Елена! — Он сжал мою руку. — Я видел, как он хрипит, и стонет, и бледнеет, теряя свою черную кровь. А потом он стал недвижим. Он больше не встал и даже не шевелился. И я понял, что ему настал конец. Он мертв, Ахилл.

— Ты герой. — Я погладила его по голове, прижала к груди, немного опасаясь ощутить вместо теплой плоти холодный камень: не стал ли он памятником своей победы. — Теперь о тебе сложат песни и поэмы. Ты обеспечил себе вечную славу.

— Ты одна верила в меня, больше никто.

Да, много лет назад я сказала себе: «Опыт и знания сделают его выдающимся человеком, если только ничто не помешает ему приобрести их».