Сто бед - Эмир Кустурица

– Внизу играют… Я спрячусь в сортире… Ты попросишь у молодой красотки масла и разольешь его на полу. Да погуще! А главное, не зевай, иначе все испортишь!

– Уж как-нибудь!

– А ты пойдешь за ним! – приказал он моему обидчику. И сопроводил свое распоряжение увесистой затрещиной.

Я буквально воспринял все указания Недо, но из головы у меня не выходил Брацо и его посещения кафе. Когда я вошел, в винных испарениях передо мной возникли нахмуренные лица посетителей кабаков, куда меня водил отец. Лица, отпечатавшиеся в моей памяти с десятилетнего возраста, когда я оставался заложником в сараевских кафе. Иногда сборища участвующих в операции «буль-буль» могли затянуться до полуночи! В конце концов, повторяя: «Видишь, как тяжела жизнь в кафе… А Азра думает, что я развлекаюсь…» – Брацо укладывал меня поспать на двух сдвинутых вместе стульях.

То ли под воздействием этих воспоминаний, то ли из желания на собственной шкуре испытать тяготы жизни в кафе, но я направился прямиком к стойке и бросил:

– Малышка… один «буль-буль»!

– Один что, мой птенчик?..

– Один «буль-буль»! Ты что, не знаешь, что это? Да откуда ты такая взялась?

– Из Вратника.

– Я не о том! Я размышляю символически: откуда ты взялась, чтобы не знать великих принципов? Тащи!

– Да чтоб я знала, мой птенчик!

– Литр рислинга и литр газировки! Ничего не знаешь, двоечница!

Официантка улыбнулась, но, увидев рядом со мной совершенно голого мужчину, стыдливо опустила глаза. В туалете нервничал Недо, торопя меня поскорей проглотить мой первый «буль-буль». А я не спешил: спритц обволакивал желудок. Брацо был прав, это просто супер, когда он булькает и пузырится в горле. Я обернулся к голозадому, его трясло от холода.

– Малышка, ракии этому придурку, а то он заледенеет.

– Ты бы лучше накинул на него плащ.

– Нальешь ему ракии, я сказал! И не компостируй мне мозг!

– Что за выражения, мой птенчик!

Я снова налил себе спритц, выпил его залпом и зашел за прилавок:

– Где у тебя тут масло?

– Ух ты, да ты прям настоящий мужик! Тебе лет-то сколько?

– Восемнадцать… Так что там с маслом?

– Я бы тебе девятнадцать дала.

Я выпил до дна еще один спритц. Удивленная моим требованием, девица все же притащила из кухни двухлитровую бутыль растительного масла. Она решительно начинала мне нравиться, эта официанточка, хотя, если честно, идеалом красоты не была. Я поглядывал на ее коленки: они, верняк, были пособлазнительней тех, что мелькали перед окном нашей кухни.

На глазах у ничего не понимающего голозадого я вылил масло на пол. Затопил им все кафе. Официантка за стойкой улыбалась, хлопала в ладоши и ждала продолжения. Смочив маслом последний сантиметр пола, я сел, налил себе следующую порцию спритца и указал голозадому на вход в подвал. Оттуда по-прежнему несло дымом и доносились ругательства. Как и было условлено, голозадый подошел к ведущей вниз лестнице и по моему сигналу принялся орать:

– Ну что, козлы! Видите меня? Очко играет? Эй, толстожопые, вы там все оглохли или что?

Я, как договорились, спрятался под прилавком, потянув за собой официантку.

Бимбо и вся его банда тут же выскочили. Но вот незадача: сразу же поскользнулись и растянулись на полу. Вышедший из туалета Недо схватил первый попавшийся стул, разбил его о чью-то спину, а потом спокойно и методично переломал остальную мебель о хребты лежащих. Или о головы, стоило кому-нибудь из бандитов приподняться и попытаться встать на ноги. Стулья разваливались, щепки летели во все стороны, официантка непрестанно хихикала…

Все, кто пытался встать, горько пожалели об этом. Повернувшись к Бимбо, Недо за ноги поволок его к лестнице. Башмаки бандита скользили по полу, как автомобильные покрышки по заснеженной дороге. Затем кузен схватил его за уши и потащил в подвал, чтобы забрать деньги. В тот же миг я выскочил из-под прилавка и от ужаса принялся кричать – вроде того, как недавно вопил Недо в кухне Цело со светловолосой цыганкой. Заметив, что кто-нибудь из бандитов делает попытку шевельнуться, я страшно орал и бил без разбору. Тут голозадый присел, чтобы раздеть одного из лежащих. Не задумываясь, я тут же принялся колошматить его:

– Вот тебе, получай! Короче… сам знаешь!

– Никогда бы не подумал, что в Сараеве столько кабаков! – сказал я Недо, когда мы с ним выходили из кафе «Свракино село».

Мы не пропустили ни одной забегаловки, таверны или кафе и отовсюду уходили с почестями. Везде я на каждый стол заказывал «буль-буль»…

Мы вошли в кафе «Старая башня» в Илидже. Я по-прежнему командовал своим кузеном, который был старше меня. И, что самое странное, он мне повиновался.

– Гони бабки! Все! – приказал я.

– Нет, братец, прошу тебя… Что мы будем делать, если все промотаем?

– Плевать!.. Я свободный человек!

– Тебе всего тринадцать!

– Я выпить хочу! Гарсон! Спроси у всех этих людей, что они будут!

– Прошу тебя… не надо…

Присутствующие зааплодировали, вероятно решив, что таким образом я выражаю благодарность. Я едва держался на ногах… Вытащив деньги и заказав угощение для всех, я, спотыкаясь, двинулся в туалет, чтобы в очередной раз проблеваться…

«Ишь ты, – бормотал я, – туалет теперь не там, где я его оставил пятнадцать минут назад…»

Я продолжал спускаться по узкой лестнице, вошел в тесный коридор, оказался в чреве земли. Яркий свет подвальных фонарей заставил меня заморгать.

В глаза мне хлынул нестерпимый свет. Еще несколько шагов – и свет растворился во мраке. Я увидел плюшевый занавес и небольшую сцену за ним. Под мелодию аргентинского танго на сцене появилась женщина с огромной задницей, которой она поводила из стороны в сторону. Потом, вероятно следуя какому-то тайному ритуалу, двое мужчин смачно отпечатали по поцелую на каждой ее ягодице и простерлись перед ней ниц, словно перед божеством. Вдруг она затянула песню, под звуки которой карлик достал большой гвоздь и показал его толпящимся возле сцены зрителям. Раздался гром аплодисментов. Карлик вбил гвоздь в деревянный забор. Не прекращая пения, женщина демонстративно нацеливалась задницей на гвоздь.

– «Свою любовь тебе отдам… Устроим вечером бедлам. Бедлам, бедлам!»

Публика бесновалась, ритмично скандируя:

– Бедлам! Бедлам! Бедлам!

Женщина попятилась задом, прижалась к изгороди, и гвоздь исчез между ее ягодицами.

– «Свою любовь тебе отдаааам», – пела она.

Среди публики воцарилось молчание. На мгновение лицо женщины исказилось гримасой, но тут же расплылось в торжествующей улыбке. Затем она повернулась к нам задницей, и каждый смог увидеть торчащий между двумя полусферами гвоздь. Последняя лучезарная улыбка осветила гвоздь программы – очередную победу ягодиц.