Хорошая я. Плохая я - Эли Ленд

И служит маскировкой.

Она приносит пользу мне и принесет пользу тебе. Я спросила, что ты имеешь в виду. Такова человеческая природа, ответила ты. Красота ослепляет людей, заманивает в западню. Яркая окраска древесной лягушки, улыбка паука. Красивое синее пятно на его голове отвлекает внимание жертвы. И вот она уже опутана паутиной, липкой. Прочной. Жертва понимает слишком поздно. Что понимает, мама? Ты улыбнулась, ущипнула меня за бедро, очень больно, и ответила – что выхода нет.

Твой голос, твоя манера рассказывать. Завораживают, но пугают. Я помню, подумала – не хочу я никого ослеплять или заманивать в западню.

Я не хотела быть такой, как ты.

Утром включаю компьютер – он переполнен новостями о тебе, они переливаются через край. Журналисты рвут на части обрывки информации.

В одной статье говорится:

«Полагают, что суд заслушает показания не только матери Дэниела Каррингтона, последнего ребенка, который обнаружен мертвым в доме Томпсон, но также судебных экспертов. Они прояснят обстоятельства, касающиеся его смерти, а также места преступления, этой комнаты ужасов в доме Томпсон, которую она называла «игровой». Пока не ясно, допрос судебных экспертов проводится в рамках стандартной процедуры или по требованию защиты. Томпсон в настоящее время содержится в тюрьме Лоу Призэн, дата начала судебных слушаний еще не определена».

Как мне хотелось бы отнестись к этому сообщению без всяких задних мыслей. Суд хочет уделить особое внимание смерти Дэниела по той простой причине, что она последняя по времени и тут имеется больше всего улик, вот и все. Но нет, я знаю, что причина не только в этом. Причина в тебе. Это ты направила их по следу Дэниела, потому что целишься в меня. Я познакомилась с Дэниелом еще в приюте. И с ним, и с его мамой. Я думаю о ней постоянно и о других матерях тоже. Что они почувствовали, когда узнали, что ты совершила. Кому они доверили своих детей. Их мужья были извергами, но ты еще хуже. Ты тоже все время думаешь, вспоминаешь о них, но совсем иначе. Ты распаляешь свою страсть ко злу, упиваешься шумихой вокруг тебя, проверяешь, как далеко можешь зайти в своем обмане. Я думаю и про присяжных – кто они, что за люди. Мне жаль их. Какие откровения им предстоит услышать, какие картины предстанут перед ними! Чтобы отвязаться от этих образов, потребуются месяцы, а может, и годы. Пока эти образы перестанут их преследовать. Если вообще перестанут.

Твоя фотография, которая опубликована, мне незнакома. Не знаю, где они ее взяли, я такой раньше не видела. Люди будут смотреть на твое лицо, в твои глаза и говорить: гляньте-ка, ведь сразу понятно, что она злодейка, по лицу можно догадаться. Но тебе нет до этого дела, ты уверена в своей красоте, в своем обаянии, даже когда молчишь. Мужчины и женщины в форме, которые стерегут тебя, они, забывшись, заговорят с тобой о погоде. Может, даже перебросятся парой шуток. Под влиянием твоих чар.

Интерес со стороны специалистов, которые пожелают взять у тебя интервью, прозондировать твой мозг в попытке разгадать тебя, будет только расти по мере того, как станут всплывать новые подробности. Женщина-убийца, которая действует в одиночку (да, еще была я, но я не в счет), – большая редкость. Есть еще другие вроде тех, которых ты пригласила на мой день рождения, они прячутся, держатся в тени. Восхищаются тобой. Переписка, потом предложение руки и сердца, а может, и не одно. Никому неохота признавать, что повелительница преисподней существует в реальности. Каково нормальным людям – признавать паранормальное зло? Мозг психопата устроен иначе, чем мозг большинства людей. Я прикидывала свои шансы. Восемьдесят процентов зависит от генетики, двадцать от окружения.

Хорошо, что сегодня выходной, никаких школьных заморочек. Первая полная неделя учебы закончена. Я выжила. Майк оставил новый телефон у меня под дверью в четверг вечером. Я протягиваю руку, выдергиваю провод зарядки. Встаю, раздвигаю шторы на балконной двери – небо ясное, синее. Через несколько недель, когда наступит октябрь, солнце будет садиться ниже. Когда я была совсем маленькой, года в три или четыре, мне нравилась эта зимняя темнота. Мы разводили огонь в камине, в гостиной, иногда жарили на палочках маршмэллоу. Тогда еще мы жили все вместе, папа и Люк были с нами. Я не люблю вспоминать о брате, о том, что он нашел способ вырваться, а меня бросил. Эти чувства спрятаны глубоко-глубоко. С ними нужно разобраться в свое время, сказал мне психолог в отделении, но в рамках долгосрочной терапии, после суда. Помню, как я смотрела на тебя с Люком и хотела быть на его месте – желание, о котором я потом пожалела.

Мое внимание привлекает клочок бумаги, который торчит из-за цветочного горшка на балконе. Я открываю дверь, выхожу, поднимаю. Телефонный номер, под ним буква М. Умная девочка. Хотя это очень рискованно – подходить так близко к дому. Я посылаю эсэмску по этому номеру. Она отвечает сразу, спрашивает – как насчет того, чтобы встретиться попозже. Хорошо, пишу я. Тогда она велит надеть толстовку с капюшоном и ждать ее в три в конце сада. Я ложусь в постель, закутываюсь в одеяло и наслаждаюсь чувством, которое вызвала у меня эсэмэска Морган. В прежней школе друзей у меня было не сказать чтобы много, приглашения потусоваться быстро сходят на нет, если на них не отвечаешь. Иначе не бывает.

Я сплю спокойно, просыпаюсь выспавшейся в кои-то веки и голодной. Ищу Рози, но ее корзинка возле батареи в холле пуста, и я вспоминаю, что Майк иногда берет ее с собой на работу. Там ей не так одиноко, как дома.

На кухонном столе записка. «Заглядывал к тебе, но ты УЖЕ СПАЛА!! Пришли мне и Сас свой новый номер, пожалуйста. Я весь день на работе, но Сас дома».

Я хватаю миску с хлопьями и ем стоя, спину согревает теплая «Ага»[7]. Открывается входная дверь, тренькает старинный звонок, и кто-то поднимается по лестнице.

– Привет!

Ответа нет, и я выхожу в холл. Сумка брошена на пол, содержимое рассыпалось. Саския. Подхожу ближе, в сумке сверху кошелек, его аж распирает от чеков. Она шопоголик, покупки ее успокаивают, немного. Хочу уже уйти, но тут замечаю кое-что – торчит из кошелька, из отделения для карточек. Я медлю, присматриваюсь получше, потом возвращаюсь на кухню, убираю за собой после завтрака. Услышав шаги на лестничной площадке, снова выхожу в холл с таким расчетом, чтобы мы появились вместе.

– Привет, а я тебя не заметила. Как ты, хорошо выспалась? – спрашивает она.

Через плечо у нее перекинут коврик для йоги, в шелковом мешке ручной работы – подарок от Майка, а может, от Хасана, ее тренера.

– Да, спасибо.

– Чем будешь заниматься? Может, пойдешь со мной на йогу, если тебе интересно?

Ножки тонкие, как у саранчи, лобок обтянут блестящей лайкрой. Половые губы. Выделяются «верблюжьей лапкой». Бритые, наверно. Она не из стыдливых.