Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров - Сергей Анатольевич Смирнов

человеческий рост, стеной, была покрыта смуглыми телами молодых мужчин, обнаженных по пояс. Они лежали ничком, скрывая лица в соединенных горстями ладонях.

-Святой Учитель пришел!- возвестил голос, отразившийся со всех сторон, как от стен колодца.

-Да благословит тебя Аллах, святой Учитель!- поднялась с площади волна голосов.

-Да снизойдет на вас, джибавии, благословение Единого и Всемогущего!- громогласно изрек дервиш и, снова на мгновение превратившись в обыкновенного, немощного старика, прошептал мне на ухо: - Аллах привел тебя стать свидетелем дуса, обряда попирания. Встань на колени здесь, у отверстой двери, и молись. Терпи и смотри.

Я последовал его приказу и, совершив священное омовение, широко раскрыл глаза.

-Во имя Аллаха, Милостивого, Милосердного!- подобно грому изрек дервиш.- Великий шейх джибавиев! Братья готовы принять твою волю по воле Всемогущего! Сойди, ибо двери отверсты!

И вновь с розового мрамора площади поднялись волны голосов, бившиеся о стены короткими и нетерпеливыми всплесками:

-Алла хайй! Алла хайй! ("Аллах вечно живой!") Йа даим! Йа даим! ("О, вечный!")

Этот монотонный и тревожный плеск голосов потянул меня в забытье, и мне пришлось часто встряхивать головой и до боли прикусывать губу, чтобы не поддаться дурману этих истекавших от самой земли молитвословий.

Все джибавии лежали головой в направлении Мекки и ее священной Каабе, и я стоял у дверей, лицом туда же. И вот на противоположной стороне площади, на поверхности выбеленной стены появилась тень всадника. Вслед за тенью в узком проходе появился он сам: человек в голубом, как небо, халате и золотом тюрбане. Под ним был стройный жеребец темной масти с белыми ободками у копыт.

Голоса джибавиев зазвучали громче, выше и пронзительней, а плеск молитвословий участился.

-Джибавии открывают тебе Путь, о великий шейх!- возвестил дервиш, перекрывая шум волн.- Приди с Истиной, тень Единого!

И с этими словами дервиш, воздев руки горе, очень медленным шагом двинулся между тел навстречу всаднику, который был далеко не ветх годами, строен и чернобород и сильно напоминал мне сурового бея кочевников-туркмен.

Шейх тронул коня и столь же неторопливо двинулся по кругу вдоль стены.

Я вдруг услышал сдавленные стоны и глухой хруст и в тот же миг едва не повалился без чувств, узрев, что конь шейха идет осторожным шагом прямо по спинам джибавиев! Первые трое или четверо, казалось, выдержали невероятное испытание, оставшись в молчании и неподвижности. Но лежавший последующим, по-видимому, не успел подавить свою робость и укрепить тело молитвою, как панцирем, и теперь корчился в судороге, выплевывая сгустки кровавой пены.

Этот несчастный как будто разрушил своей роковой ошибкой прочное, как мрамор, единство обнаженных тел. Он как бы оказался первой трещиной, сразу пронизавшей всю остальную поверхность. И все новые и новые тела подламывались под ударами копыт, хрустели ребра, раздавались хриплые стоны, в предсмертных судорогах приподнимались джибавии над плитами розового мрамора, беспомощно дергались их руки, словно пытаясь ухватить жизнь, выпавшую из рухнувшей крепости скелета. Златоглавый же всадник на черном коне невозмутимо продолжал свой смертоносный путь.

"Терпи и смотри",- вспомнил я слова старика-дервиша. Здесь я был чужаком и имел право лишь молча терпеть и смотреть. Шейх постепенно приближался ко мне вдоль стены, по левую руку, и я находил в нем все больше черт предводителя кочевников, принявших нас по дороге в Конью. Однако я не мог утверждать, что это именно он. Настолько иным был взгляд, что как будто перечеркивал собой все остальное сходство. Бездонная глубина покоя и удивительно приветливого добродушия открывалась мне во взгляде шейха, взгляде, разительно противоречившим всему, что происходило на площади, под ногами его коня. Признаюсь, я всеми силами своей души противился, но постепенно, по мере хода коня, сдавался благоговению и любви к этому необыкновенному человеку, такому благоговению, которое, словно сияние зари, покрывало поверху все земные препятствия, пропасти и ущелья. Я больше не видел умирающих фанатиков, добровольно принявших на себя непосильное посвящение; я видел только его спокойное, как небо, лицо, его голубой, как небо халат, и золотой, как солнце, тюрбан.

Дервиш возвращался ко мне по узкому проходу между тел, разделявшему площадь посередине. Затем, не дойдя до меня нескольких шагов, он, так же с воздетыми к небесам руками, свернул с прохода, переступил через одно тело, потом через другое и, наконец, опустился ничком и лег грудью на одного из юношей, на спину которого вот-вот должен был ступить губительный конь шейха. Надо еще сказать, что вороной конь вовсе не казался воплощением смерти. Он поводил головой, робко поглядывал вокруг большими темными глазами и, будто бы сам своим тихим и осторожным шагом старался облегчить участь тех, кто оказывался на его пути, но, однако, покорно подчинялся правившей им властной руке.

-Джибавии!- услышал я глухой, растекавшийся по всей площади голос старика-дервиша.- Настал час отречения! Забудьте себя! Слейтесь с Единым! Сила неизмерима, а боль ничтожна! Слейтесь с узорами мрамора, с приветливым для ваших тел холодом плит, с лучом солнца и поступью силы! Выберите одно: силу жизни или бессилие страха! Час выбора настал! Да будут благословен Единый и Всемогущий!

Конь наступил на дервиша одной ногой, попав ему прямо между лопаток, сдвинул на эту ногу весь свой непомерный вес, затем оперся на дервиша задней правой и двинулся по телам дальше.

-Слава Аллаху!- живым и спокойным голосом возвестил дервиш.

И конь прошествовал мимо меня по телам джибавий уже так легко и невесомо, будто превратился из земного животного в некое ангельское создание.

Пот градом катился с меня, пока шейх в тишине и мире двигался по телам дальше, сворачивая свой путь по площади, как змею, кругами внутрь. Все остальные, после дервиша, джибавии выдерживали поступь коня без мук и страданий. Из пораженных ранее только двое еще слабо стонали, а другие лежали, не подавая никаких признаков жизни.

Путь шейха к зениту площади становился все короче, а обороты вращения все быстрей. Оставалась всего дюжина последователей, еще не прошедших испытание, когда внезапно вновь раздался короткий, отчаянный вскрик, поразивший меня тем, что донесся со стороны, от самой стены, где пребывали джибавий, выдержавшие попирание.

Я повернул голову и не поверил глазам: там, откуда раздался крик, корчился в муках тот самый юноша, которого спас своим телом дервиш. "Что за обман!" - ужаснулся я и вдруг различил белое оперение стрелы, вонзившейся ему в спину. Откуда мог взяться злодейский стрелок?!

"Стреляли, конечно, из-за стены,- подумал я,- и могли попасть в любого другого, и значит..."

Не успел я довести мысль до конца, как ее опередила сама явь. Короткая молния