Мой дядя Коля: попытка реконструкции судьбы - Михаил Смагин

Старобельском лагере проводилась руками рядовых особистов-смершевцев, но "нравственный камертон", безусловно, был во властной руке начспецлага Бережкова. Именно и только он задавал тон, давал общую установку на ведение дел спец. контингента лагеря. Мне неизвестно, каков был процент успешно прошедших проверку в бережковском лагере, но то, что сам Бережков оказался по Стодольскому "интеллигентным и скромным офицером" (наверное, здесь вернее было бы сказать — чекистом "школы Дзержинского"), повлияло, пусть и опосредованно, на судьбоносное для Николая в то непростое время решение — бывший военнопленный и бывший военнослужащий Красной Армии Митерёв Н.Г. был признан честным советским человеком и командиром и восстановлен лейтенантом с выплатой денежного содержания по воинскому званию за всё время нахождения в плену. Однако из комсомола Николая всё-таки исключили, точнее — не восстановили его членство в ВЛКСМ.

Но до такого благословенного решения своей судьбы Николаю предстояло прожить ещё ни один месяц под общим подозрением в самом страшном воинском преступлении — измене Родине. Благо, главным «подозревающим» в лагере был "скромный офицер" Алексей Георгиевич Бережнов…

К сожалению, этого нельзя сказать о комиссаре лагеря Моисее Киршине.

Информация к сведению. Из Докладной записки оперативной группы НКВД СССР, командированной в Старобельский лагерь в ноябре 1939 г., о неудовлетворительной работе комиссара лагеря М.М.Киршина (записка была адресована для Л.П.Берии):

"Вместо того, чтобы организовать через полит. аппарат культурно-просветительные мероприятия, позволяющие вести и политическую обработку младших и запасных офицеров, комиссар лагеря бездеятельностью дал возможность антисоветскому активу военнопленных офицеров взять инициативу в свои руки. … К тому же Киршин не пользуется авторитетом среди сотрудников лагеря и с первых дней скомпрометировал себя фактом сожительства с одной из медицинских сотрудниц лагеря.

В интересах дела считаем целесообразным заменить Киршина более подходящим товарищем, способным по-настоящему поставить политработу в лагере военнопленных офицеров".

Закалённый в "чекистских чистках" 30-х годов комиссар Киршин на критику сверху отреагировал оперативно и основательно.

Из Политдонесения руководства Старобельского лагеря Комиссару Управления НКВД СССР по делам о военнопленных полковому комиссару Нехорошеву "Об организации политико-воспитательной работы среди военнопленных". от 8.02.1940 г.:

"Доношу, что полит. массовая работа среди военнопленных строилась на основе Ваших указаний.

В январе месяце проведена следующая работа:

1. обслужено полит. массовой работой 3908 военнопленных;

2. вся политико-массовая работа среди военнопленных строилась по плану.

Из намеченных по плану мероприятий партийно-политической работы выполнено следующее:

Проведены беседы на темы:

1) СССР — самая демократическая страна в мире.

2) Братский союз народов СССР. Осуществление ленинско-сталинской национальной политики.

3) О событиях в Финляндии.

4) О событиях в Западной Европе.

5) Об особенностях современной империалистической войны.

Проведено читок и разъяснений прочитанного материала из газет и журналов:

1. Итоги 1939 г. и задачи 1940 г.

2. Научное значение дрейфа «Седовцев».

3. О советско-японском соглашении.

4. О государственном устройстве в СССР.

5. 15 лет Туркменской ССР.

6. Итоги выполнения двух пятилеток в СССР.

7. Буржуазный и социалистический демократизм.

8. Борьба китайского народа против японских захватчиков.

Политико-моральное состояние среди военнопленных.

За истекший месяц полит. аппаратом выявлены следующие факты контрреволюционной работы среди военнопленных…" и т. д.

Каких контрреволюционеров среди пленных поляков рьяно выявлял до того Моисей Киршин для нас не суть весть. Важнее то, что скомпрометированный сожительством с медперсоналом лагеря, он, предполагаю, был, как говорится, "ниже травы и тише воды" пред грозным ликом интеллигентного и скромного Бережного и уже не «комиссарил» в поисках предателей и дезертиров среди спасённых из немецкой неволи наших несчастных бойцов.

Для нас важно, что вызволенный из плена, пропущенный через лагерную «фильтрацию» и очищенный от подозрений Николай получил возможность и право послать весточку домой прямо из лагеря после почти полугодового тягостного для родных его молчания.

Вот это его письмо без обратного адреса, в котором он сообщает о "некотором приключении", произошедшим с ним.

Письмо-треугольникот27.03.42 из г. Старобельска Ворошиловградской обл.

Здравствуйте, папа, мама и Лёша!!! Посылаю вам горячий привет и массу наилучших пожеланий в вашей жизни. Первым долгом я хочу сообщить, что я жив и здоров, хотя со мной произошло некоторое приключение, о котором, может быть, в последствии расскажу . Мама, я обращаюсь к тебе, ведь я знаю, что дома изменилась жизнь. Папы, наверное, дома нет. Я вспоминаю очень часто тебя, как и ты меня. Как живёт Лёша, это тоже меня беспокоит. Я надеюсь, что в недалёком будущем мы узнаем всё подробно друг о друге. А пока всё, т. к. вы не знаете моего адреса. Остаюсь жив и здоров. Привет всем. Крепко целую много раз ваш сын Николай.

Отметим, что он второй раз в своих письмах родным ставит три восклицательных знака после приветствия им. Это его тройное восклицание, как теперь уже ясно нам, не только выражение великой радости от возобновления долгожданной переписки с милыми сердцу людьми; это — зримый рубеж удачного завершения второй страницы повести его фронтовой судьбы. Какой — трагической или радостной — будет её следующая глава Николаю не ведомо, он жив надеждой получить добрую весть с родины уже в недалёком будущем.

На момент написания только что прочитанного нами письма Николай не знал ещё ни то, что своей далёкой по меркам войны фронтовой судьбы, но даже и близкой её «путь-дорожки», на которой, как в песне фронтовых шофёров, "не страшна и бомбёжка любая…"

Куда был направлен из спецлагеря лейтенант Митерёв? Ответ этой поисковой задачи был найден мной в опубликованном в Сети конкретном документе и подтверждён тремя последующими письмами Николая. Лейтенант Митерёв в первых числах апреля 1942 года был направлен в 218-й запасной стрелковый полк 28 армии Юго-Западного фронта и назначен там командиром взвода сапёрной роты резерва.

О том, что прошедших проверку из Старобельского спецлагеря направляли именно в 218-й запасной стрелковый полк 28-й армии, говорит следующий документ: "Именной список военнослужащих, прибывших из Старобельских спецлагерей НКВД и направленных пересыльным пунктом в распоряжение командира запасного полка 28 Армии", подписанный начальником Старобельского спец. лагеря уже знакомым нам капитаном госбезопасности А.Г.Бережковым.

В данном списке л-т Митерёв Н.Г. не значится, но, несомненно, в каком-нибудь из предыдущих или последующих подобных официальных списках его фамилия была названа. А главное доказательство — он сам указывает точный адрес