Остановите Айви Покет! - Калеб Крисп

Сгорая от нетерпения, я пролистала страницы. Амброуз Крэбтри не жалел слов, описывая всякую чепуху. Первые пять глав оказались посвящены таким глупостям, как путешествия во времени, вечная жизнь и природа сновидений.

Я уже почти отчаялась, когда добралась до последней главы — «Приподнять завесу». Там тоже сначала шла пустая болтовня, и я спешно переворачивала страницу за страницей, пока не наткнулась на такой пассаж:

Как неожиданно! И как невежливо со стороны автора. Я заглянула на следующую страницу, но она была девственно чиста. Как и та, что шла за ней. И остальные страницы до самого конца стопки. Но, приглядевшись, я заметила, что все эти чистые страницы имеют вроде как следы пера. Я щурилась, тыкалась в листы почти что носом, вертела их так и так… И только когда догадалась взять со столика у кровати свечу и поднести её к странице, секрет раскрылся. На белом листе проступили буквы, написанные почерком Амброуза Крэбтри.

Вот что я прочла:

Это всё было, конечно, очень интересно, но я по-прежнему не понимала, как мне приподнять эту пренеприятнейшую завесу и разыскать Ребекку. Оставалось только надеяться, что объяснение найдётся в последних абзацах.

Великолепно! Такое впечатление, что Амброуз Крэбтри писал это всё нарочно для меня. Какое потрясающее совпадение! Я прекрасно подходила под все три условия: я видела призраков, я точно знала, что за мир мне нужен, и между мной и этим миром существовала самая что ни на есть прямая связь — ведь там держали в плену мою подругу Ребекку.

Осталось только выяснить, как туда попасть. Моё сердце забилось быстрее, когда я стала читать последний отрывок:

Я бросилась к окну и отдёрнула занавеску. Небо было черно и пусто. Если луна уже и взошла, отсюда её оказалось не видно. Тогда я вытащила из-под ночной рубашки алмаз Тик-так и заглянула в него. В сердце камня в ночном небе плыла полная луна. Какая досада! Чтобы приподнять завесу, нужна половинка луны. Впрочем, профессор пишет, что для одарённых путешественников подойдёт любая луна.

Пора было браться за дело. Я спрятала рукопись в ящике комода под стопками белья. Поставила на самой середине комнаты стул, села на него и стала смотреть на картину на стене. Это был один из многочисленных портретов Гретель, нарисованных мамашей Снэгсби. На картине Гретель было около восемнадцати лет, она стояла посреди прекрасного цветущего сада и хохотала. У неё были полные румяные щёки, чёрные волосы и милая улыбка.

Казалось довольно странным, что у такой старухи, как мамаша Снэгсби, такая молоденькая дочка. С другой стороны, может быть, мамаша только выглядит неимоверно старой, потому что неправильно ухаживает за своей кожей. Или потому, что на ней лежит проклятие ведьмы.

Точно следуя указаниям рукописи, я уставилась на портрет. Потом вызвала перед внутренним взором образ Ребекки в комнате с жёлтыми стенами, как она сидит там в углу, страдающая и беззащитная. И в глазах у неё застыла боль.

— Я иду к тебе, дорогая, — прошептала я.

Целую вечность ничего не происходило. Я неотрывно смотрела на портрет Гретель, и картинка уже поплыла у меня перед глазами. Но в моих мыслях была только Ребекка. И Проспа. Я смотрела и смотрела в одну точку. И наконец стены комнаты словно бы подёрнулись рябью и прогнулись. Алмаз Тик-так на моей груди ожил, я ощутила его тепло. Тихое гудение наполнило воздух. А потом потрет Гретель стал таять, изображение потекло вниз, словно жидкая каша.

Краем глаза я видела, как тают занавески и мебель, будто весь мир проваливается в тартарары. От картины передо мной осталась лишь золотая рамка, и в этой рамке проступило цветущее дерево. Кора его была ослепительно белой и призрачно светилась, как если бы внутри дерева горел свет. Корявые ветви без листьев торчали во все стороны.

Земля за деревом задрожала и пошла сетью трещин. И вдруг из неё воздвигся целый лес таких же бледных деревьев. Гудение стало громче, вызывая что-то вроде щекотки в ушах. Алмаз Тик-так у меня на груди раскалился и засветился пульсирующим янтарным светом. Затаив дыхание, я смотрела, как…

Скрежетнул ключ в замке. Повернулась дверная ручка.

В тот самый миг, когда дверь распахнулась, вокруг меня вновь возникли стены комнаты. Портрет Гретель нарисовался в раме. Гудение смолкло. Камень у меня на груди потух. Завеса упала.

— Что здесь происходит, юная леди? — спросила мамаша Снэгсби, решительно входя в комнату. — Изволь объяснить.

— Что объяснить, дорогая?

— Что это был за отвратительный шум? — Мамаша Снэгсби с подозрением оглядела комнату. — И почему у тебя из-под двери лился яркий свет? — Она наклонилась и заглянула под кровать. Потом проверила шкаф. — Как будто в комнате горела дюжина уличных фонарей.