Возвращение со звезд - Станислав Лем

Мысль абсурдная, и все-таки она обеспокоила меня. Я вызвал внутренний Инфор и попросил сообщить мне адрес врача - специалиста по космической медицине. В Адапте я предпочитал не появляться как можно дольше. После непродолжительного молчания - казалось, автомат задумался - я услышал адрес. Доктор жил на той же улице, несколькими кварталами дальше. Я отправился к нему. Робот провел меня в большую затемненную комнату. Кроме меня, здесь не было никого.

Минуту спустя вошел врач. Он выглядел так, как будто сошел с семейной фотографии в кабинете моего отца. Маленький, но не худой, с седой бородкой, в золотых очках - первые очки, которые я увидел на человеческом лице с момента возвращения. Его звали доктор Жуффон.

- Эл Брегг? - спросил он. - Это вы?

- Я.

Он долго молчал, разглядывая меня.

- Что вас беспокоит?

- По существу, ничего, доктор, только... - я рассказал ему о своих странных наблюдениях.

Он молча открыл передо мной дверь. Мы вошли в небольшой кабинет.

- Разденьтесь, пожалуйста.

- Совсем? - спросил я, оставшись в брюках.

- Да.

Он осмотрел меня.

- Теперь таких мужчин нет, - пробормотал он, будто говорил сам с собой.

Прикладывая к груди холодный стетоскоп, выслушал сердце. "И через тысячу лет будет так же", - подумал я, и эта мысль доставила мне крохотное удовлетворение. Он измерил мой рост и велел лечь. Внимательно посмотрел на шрам под правой ключицей, но не сказал ничего. Осмотр длился почти час.

Рефлексы, емкость легких, электрокардиограмма - ничего не было забыто. Когда я оделся, он присел за маленький черный столик. Скрипнул выдвинутый ящик, в котором он что-то искал. После всей этой мебели, которая начинала вертеться при виде человека, как припадочная, этот старенький столик пришелся мне как-то особенно по душе.

- Сколько вам лет?

Я объяснил ему, как обстоят дела.

- У вас организм тридцатилетнего мужчины, - сказал он. - Вы гибернезировались?

- Да.

- Долго?

- Год.

- Зачем?

- Мы возвращались на ускорении. Пришлось лечь в воду. Амортизация, понимаете, ну, а в воде трудно пролежать целый год, бодрствуя...

- Понятно. Я полагал, что вы гибернезировались дольше. Этот год можете спокойнейшим образом вычесть. Не сорок, а только тридцать девять лет.

- А... рост?

- Это чепуха, Брегг. Сколько у вас было?

- Ускорение? Два g.

- Ну вот, видите! Вы думали, что растете, а? Нет. Нe растете. Это просто межпозвоночные диски. Знаете, что это такое?

- Да, это такие хрящи в позвоночнике...

- Вот именно. Они разжимаются сейчас, когда вы освободились из-под этого пресса. Какой у вас рост?

- Когда мы улетали - сто девяносто семь.

- А потом?

- Не знаю. Не измерял; не до этого было, понимаете...

- Сейчас в вас два метра два.

- Хорошенькое дело, - пробормотал я, - и долго еще так протянется?

- Нет. Вероятно, уже все... Как вы себя чувствуете?

- Хорошо.

- Все кажется легким, да?

- Теперь уже меньше. В Адапте, на Луне, мне дали какие-то пилюли для уменьшения напряжения мышц.

- Вас дегравитировали?

- Да. Первые три дня. Говорили, что это недостаточно после стольких лет, но, с другой стороны, не хотели держать нас после всего этого взаперти...

- Как самочувствие?

- Ну... - начал я неуверенно, - временами... я себе кажусь неандертальцем, которого привезли в город...

- Что вы собираетесь делать? Я сказал ему о вилле.

- Это, может быть, и не так уж плохо, - сказал он, - но...

- Адапт был бы лучше?

- Я этого не сказал. Вы... а знаете ли, что я вас помню?

- Это невозможно! Ведь вы же не могли...

- Нет. Но я слышал о вас от своего отца. Мне тогда было двенадцать лет.

- О, так это было, очевидно, уже много лет спустя после нашего отлета, вырвалось у меня, - и нас еще помнили? Странно.

- Не думаю. Странно скорее то, что вас забыли. Ведь вы же знали, как будет выглядеть возвращение, хоть и не могли, конечно, все это себе представить?

- Знал.

- Кто вас ко мне направил?

- Никто. Вернее, Инфор в отеле. А что?

- Занятно, - сказал он. - Дело в том, что я не врач, собственно.

- Как!

- Я не практикую уже сорок лет! Занимаюсь историей космической медицины, потому что это уже история, Брегг, и, кроме как в Адапте, работы для специалистов уже нет.

- Простите, я не знал.

- Чепуха. Скорее я должен вас благодарить. Вы - живой аргумент против утверждений школы Милльмана, считающей, что увеличенная тяжесть вредно влияет на организм. У вас даже нет расширения левого предсердия, ни следа эмфиземы... и великолепное сердце. Но ведь вы это сами знаете?

- Знаю.

- Как врачу, мне нечего добавить, Брегг, но, видите ли... - он был в нерешительности.

- Да?

- Как вы ориентируетесь в нашей... нынешней жизни?

- Туманно.

- Вы седой, Брегг.

- Разве это имеет какое-нибудь значение?

- Да. Седина означает старость. Никто сейчас не седеет, Брегг, до восьмидесяти, да и после это довольно редкий случай.

Я понял, что это правда: я почти совсем не видел стариков.

- Почему?

- Есть соответствующие препараты, лекарства, останавливающие процесс поседения. К тому же можно восстановить первоначальный цвет волос, хотя это утомительная процедура.

- Ну хорошо... - сказал я. - Но зачем вы мне это говорите?

Я видел, что он никак не решается.

- Женщины, Брегг, - коротко ответил он.

Я вздрогнул.

- Вы хотите сказать, что я выгляжу как... старик?

- Как старик - нет, скорее как атлет... но вы ведь не разгуливаете нагишом. Особенно когда сидите, вы выглядите... то есть случайный прохожий примет вас за омолодившегося старика. После восстановительной операции, подсадки гормонов и тому подобного.

- Ну что ж... - сказал я. Не знаю, почему я чувствовал себя так мерзко под его спокойным взглядом. Он снял очки и положил их на стол. Его голубые глаза чуточку слезились.

- Вы многого не понимаете, Брегг. Если бы вы собирались до конца жизни посвятить себя самоотверженной работе, ваше "ну что ж" было бы, возможно, уместным, но... то общество, в которое вы возвратились, не пылает энтузиазмом к тому, за что вы отдали больше, чем жизнь.