Зима Джульетты - Вера Колочкова

– Да, по всему видно, что она женщина духовная была, материальное ее мало привлекало. Поэтому и энергетика здесь хорошая, несмотря на некоторую неловкость ощущений… А она здесь умерла, в квартире?

– Нет, в больнице. Не бойся.

– А я и не боюсь… Я думаю, если бы твоя тетя Люда жива была, мы бы с ней подружились. И с мамой бы моей она подружилась… Нет, я не боюсь. Нисколько. Мне просто привыкнуть надо.

– Так, может, сразу здесь и останемся?

– В каком смысле?

– Да в прямом! Утром отсюда на работу поедем, завтра с работы сюда вернемся! Сама же говоришь, надо привыкать!

– Ой, я не знаю, Гош… А как же зубные щетки, например… Или постельное белье…

– Да не проблема! Торговый центр через дорогу, сходим и все купим! Теперь это наш дом, Варь. Представляешь, наш дом!

– Ладно, уговорил. Я только маме позвоню, хорошо? Скажу, чтобы меня не ждала, а то она волноваться будет.

– Давай. И я своей мамочке тоже позвоню. Наверняка спать не будет…

Они разошлись с мобильниками по разным углам, не сговариваясь. Варя ушла на кухню, а Гоша встал у окна в маленькой спаленке. Варя закончила разговор первой, невольно подслушав Гошино виноватое бубуканье в трубку:

– Мам, ну зачем ты так?.. Да приемлемо здесь, вполне нормальная квартира. Ну да, с ней. Да, просто позвонил, чтобы предупредить. Как зачем? Чтобы не волновалась. Ну ладно, мам, все! Прекрати! Опять понесло тебя! Все, пока…

Закончил разговор, начал досадливо просовывать телефон в нагрудный карман рубашки. Варя стояла в проеме двери, смотрела на него с грустью, потом произнесла тихо:

– А знаешь, Гош, о чем я сейчас подумала? У нас с тобой почти одинаковые интонации были, когда мы с мамами разговаривали. Виноватые какие-то, будто мы заранее лжем, будто отпрашиваемся, как школьники, ночевать не дома, а у друзей и подружек. Смешно, наверное, со стороны. Взрослые вроде люди… Что это, Гош? Плохая привычка из детства?

– Нет. Просто мы их любим и не хотим огорчать.

– Но ведь уже огорчили. Не хотим огорчать, но все равно огорчаем. Неужели для всех матерей взрослые дети – одно сплошное огорчение? Взяли и заделались взрослыми, как посмели, заразы такие? И мы не исключение. Были рядом – и ушли…

– А что делать? Все равно рано или поздно пришлось бы отрываться. Хоть и с кровью, а надо. Сами виноваты – затянули процесс… А теперь это уже хирургическое вмешательство, без боли и крови не обойдешься.

– А может, все-таки обойдемся?

– Нет. Инфантильность – штука прилипчивая и живучая, как вредная бацилла, ей ни одного шанса оставлять нельзя. Даже самого маленького компромисса.

– Но я не считаю себя инфантильной, просто мне маму жалко. А вот ты – да. Ты инфантильный немного.

– Кто?! Я инфантильный? – нарочито гневливо пошел на нее Гоша. – Ах ты бессовестная девчонка! А ну иди сюда! Сейчас я тебе покажу, кто из нас инфантильный!

Варя только взвизгнула счастливо, оказавшись в его объятиях. Потом вдруг напряглась, прошептала испуганно Гоше в ухо:

– Слушай, он смотрит…

– Кто? – удивленно спросил Гоша, проследив за ее взглядом.

С портрета на стене на них смотрел Сергей Есенин. Любимый поэт тети Люды. И моментально в голове Гоши пронеслась картинка из детства… Тетя Люда, маленькая девочка-женщина с наивными восторженными глазами, читает с пафосом, чуть подвывая на концах есенинских строчек: «Шаганэ ты моя, Шаганэ! Оттого, что я с севера, что ли! Я готов рассказать тебе, поле!..»

Наверное, она тогда на Беллу Ахмадулину хотела быть похожей. А получалось смешно. Бедная, бедная тетя Люда. Поэзию любила. Лирику. А в обычной жизни места для лирики так и не нашлось…

* * *

– …В пансионат? С чего вдруг? Это что, твоя сыновняя забота о матери зачесалась, так надо понимать?

– Ага. Зачесалась. Будем считать, что я к тебе подлизываюсь. Представляешь, как сейчас в лесу хорошо? Осень, листья… М-м-м, красота… И погоду на две недели хорошую обещают.

– А путевка на две недели?

– Ага.

– Ничего себе, щедрость…

– Ага. Мне для любимой мамочки ничего не жалко.

– Да я не выдержу две недели! Это долго!

– Ничего, выдержишь. Отдохнешь, нагуляешься, свежим воздухом подышишь, приедешь как новенькая.

– А ты без меня, значит, жениться будешь?

– Нет, не успею еще. Тем более ты ж все равно не хотела участия принимать!

– Я и сейчас не хочу.

– Ну вот видишь.

– Да что – видишь! Будто я не знаю, чем все это кончится! Не подходит тебе эта девушка, я-то прекрасно понимаю! А ты влюблен и слеп, как осел! Неужели ты и впрямь думаешь, что я банально ревную и не хочу тебя отпускать? Нет, мой дорогой, материнское сердце никогда не ошибается!

– Мам… Не начинай, а? Во-первых, ты повторяешься. Во-вторых, ты говоришь сейчас противными штампами. В-третьих, голос у тебя ужасно противный. Ты сама-то себя слышишь? Ради бога, давай закроем тему, иначе опять поссоримся.

– Что значит – опять? Мы вроде не ссорились. Я просто высказала свое мнение, и все. А что касается твоих матримониальных событий… Не знаю, как это все называется, ну, когда надо знакомиться с родственниками невесты… Здесь моего трогательного участия не будет. От этого избавь.

– Хорошо, избавляю. Твое право. Видишь, даже путевку купил, чтобы повод был для избавления.

– Быстро сообразил, однако.

– А ты хочешь, чтобы я тебя умолял-таки трогательно поучаствовать? Да будто я твоего характера не знаю, Мамьюль! Чем больше тебя умоляешь, тем больше ты в позу встаешь! Знаем, проходили… Это у тебя от одиночества такая вредность-броня образовалась, наверное.

– Не хами.

– Я не хамлю. Наоборот, сочувствую и понимаю. Знаешь, если я с тебя пример возьму и тоже в дурацкую позу встану… Тогда уж вообще будет полный атас…

– Ах, какой у меня мудрый сын! Как он все понимает и сочувствует своей матери! Посмотрите на него! И в кого такой уродился?

– Ты говорила, в отца…

Они замолчали, одновременно повернув головы к большому портрету на стене. Красавец с портрета улыбался им белозубо и беззаботно, синие глаза светились веселым прищуром. Казалось, вот-вот рассмеется им в лица. А еще почему-то казалось, что через беззаботность и счастливый вид проскальзывает некоторое недоумение – не понимаю, мол, я ваших проблем, ребята… Хоть и дорогие вы мне люди, сын и любимая женщина, но все равно – не понимаю…

– Так ты поедешь в пансионат, мам? – тихо спросил Гоша, не отрывая взгляда от отцовской улыбки.

– Поеду… – так же тихо ответила Юля, вздохнув. – Не могу же я пренебречь сыновней заботой. Да мне и впрямь не помешает свежим воздухом подышать, в себя прийти от твоих новостей… Я думаю, меня на работе отпустят. Правда, придется без содержания отпуск брать, внеплановый.