Святослав - первый русский император - Сергей Плеханов

Святослав выслушал доклад тмутороканского властелина сидя в седле, затем легко спрыгнул на землю и, бросив поводья гридню, вошел во дворец. В нос князю ударил запах прокисших овчин, смешанный с едким духом перебродившего кумыса и чего-то еще невыразимо тошнотворного. Тучи мух наполняли воздух тревожным гудением.

Осмотрев предложенные ему покои, устланные пыльными коврами, Святослав молча направился к выходу и приказал дружинникам разбить шатер за городской стеной. Получив заверения в преданности местных жителей Перуну, Даждьбогу и Сварогу, князь велел волхвам подготовиться к жертвоприношению: он решил отблагодарить богов за счастливое возвращение в русские владения. Затем, повернувшись к патлатому начальнику отряда, князь спросил, приносят ли тмутороканцы жертвы только славянским богам или переняли от окрестных племен также их верования. При этом Святослав неодобрительно смерил взглядом долгополый халат обитателя дворца.

Гостеприимный начальник отряда не знал, как услужить великому князю. Призвав местного волхва, коренастого детину в кожаной долгополой рубахе и ожерелье из волчьих зубов, он осведомился о состоянии святилища, явно желая показать Святославу свою распорядительность. Жрец заученно произнес:

– Как ты и велел, все готово. Огонь священный негасимый пред болваном возносится яко моление вседневное. Петухи наилучшие от людей взяты…

– Не гоже богов за такой поход петухами ублажать, – усмехнувшись, сказал князь. – Белого коня трехлетка Перуну закласть велю. Веди на капище.

Детина помчался вперед, бренча волчьими зубами и нашитыми по подолу колокольчиками. Следом за ним двинулись волхвы, прибывшие с войском. Один вел под уздцы белого как молоко жеребца с черной звездочкой во лбу, другой тащил упиравшегося козла, также белого, третий подгонял белого барана.

Святослав много слышал о знаменитом тмутороканском болване – так именовали изваяние божества, которому издревле поклонялись в этих местах. Говорили, что оно весьма могущественно и благосклонно к людям, не скупящимся на жертвоприношения. Теперь он с удивлением смотрел на этого идола, совсем не похожего на тех, что стояли в Киеве. Высеченный из мрамора мускулистый бородач в накинутой на плечи шкуре какого-то зверя и с огромной дубиной в руке во всем походил на обыкновенного человека – ничего в нем не было божественного. Перун на киевском капище, высеченный из дубового кряжа, был страшен и величав, его стеклянные глаза яростно пригвождали всякого немым вопросом: что несешь в жертву? А этот, человекоподобный, смотрел невидящим взглядом поверх негасимого огня куда-то в никуда. Вокруг него торчали из земли другие болваны – каменная баба, подобная тем, что во множестве попадались Святославу в степях, глиняный кувшин с нарисованным косоглазым ликом, маленькие палочки с навершиями в виде человечьих головок. Нет, не для них привел сюда Святослав благородного жеребца, не им пожертвует козла и барана священной масти. Он распорядился доставить на капище походные изображения божеств и, когда резные статуи выстроились вокруг огня, велел начать жертвоприношение…

Святослав остановился на угловой башне. Отсюда виден был и весь город, лежащий внизу, и весь ромейский лагерь, полукольцом охвативший Доростол. Как много огней на греческой стороне, как мало их у русов! Хорошо если треть дружины осталась с ним. Неразумно было разбросать войско по многим крепостям. Недальновидно понадеялся он на венгров и печенегов. Да и решимость болгар противостоять ромеям, их преданность старым богам он тоже переоценил. Это урок – и ему, и другим князьям русским: можно надеяться только на своих, никто не спасет в тяжелый час, кроме собственной дружины. А уж на греков и подавно не полагайся. Как поздно разгадал он Калокирову игру: если бы знать сразу, что прохвост задумает использовать его для завоевания трона, он бы повел эту войну совсем иначе.

Когда Калокир появился в Киеве с мешками золота и льстивыми словами на языке, у Святослава не было сомнений в том, что император хотел бы загрести жар его руками. Но это настолько совпадало с замыслами самого князя, настолько облегчало его намерение создать новую столицу в низовьях Дуная, что он не скрыл своей радости по поводу предложений патрикия о начале войны с Болгарией. Но, как теперь выясняется, здесь была еще одна подоплека – на деньги императора честолюбивый грек хотел купить силу, способную вознести его на вершину власти.

Жрецы, убеждавшие Святослава не переносить столицу из Киева на Дунай, опасались, что князь намеревается освободиться из-под власти веча, стать самодержцем вроде ромейского императора. Не принимали они уверений князя в том, что его привлекает в Переяславце возможность держать в руках всю торговлю Севера и Юга, Запада и Востока. А потом, когда приходил из Болгарии в Киев, чтобы отогнать печенегов, осадивших город, и мать, княгиня Ольга, стала уговаривать Святослава не ходить больше на Дунай.

– Видишь – болею, неужто бросишь опять мать и жен, и сына малолетного. Похорони меня, по крайней мере, тогда и отправляйся куда захочешь.

Святослав до сих пор терзается мыслью о том, не он ли ускорил смерть матери – всего через три дня после этого разговора угасла она. Как казнился он тогда, как корил себя за жестокосердие, как рыдал у гроба. Черные греческие жрецы, окружавшие смертное ложе, со страхом взирали, как метался князь, как колотил себя в грудь.

Невыносимо было смотреть на отпевание матери, на ее погребение в черной узкой яме без всеочищающего пламени. Но такова была воля Ольги: не совершать русских обрядов, а предать ее земле по христианскому закону, не творить тризны, но поминать ее раздачей милостыни и чтением непонятных длинных молитв. Как сейчас перед глазами многотысячная вереница людей, медленно идущих к свежей могиле. Святослав впервые почувствовал тогда страх перед будущим: их становится все больше, и придет день, когда весь Киев будет гудеть от звона медных досок, в которые колотят церковные служки, сзывая христиан к службе.

Эти ночные костры вокруг Доростола и та молчаливая нескончаемая вереница – два воинства, два поля битвы… Поражение здесь отзовется там. Он знал возможность такого исхода, поэтому и ринулся на ромеев: не победить черное молчаливое воинство у себя дома пока возносится над миром город Константина, пока звучит оттуда высокомерная проповедь о превосходстве странного бога, который не сумел защитить самого себя. Его приговорили к позорной смерти единоверцы хазар, которых победил Святослав. Так кто же избранник судьбы: тот, кто поклоняется распятому, или тот, кто низверг потомков его палачей?

Императору не спалось. Он велел слугам откинуть полы шатра и перенести себя вместе с ложем к выходу. Глядя на зубчатый силуэт крепостных стен, смутно рисовавшийся на звездном небе, Иоанн размышлял о неудачах последнего времени. Так счастливо начатая война неожиданно затянулась; войско русов, которое поначалу представлялось Цимисхию обычной варварской ордой, оказалось весьма упорным и сильным противником. Даже уступая ромеям в числе и в вооружении, воины Свендослава сумели не раз поставить императора в трудное положение. Их богоненавистный вождь не только искусен, но и умен: даже видавшие виды командиры Цимисхия, прошедшие с ним Сирию и Месопотамию, были поражены умением варваров сражаться в пешем строю против катафрактов – тяжелой конницы, закованной в латы. А вылазка русов вчерашней ночью поставила под сомнение успех более чем двухмесячной осады.