Ночь на перекрестке - Жорж Сименон

Интерьер дома вполне гармонировал с его фасадом: стандартная, тщательно отполированная мебель словно вросла в пол и никогда не была в употреблении.

В коридоре Мегрэ остановился перед телефоном старинного образца, укрепленным на стене. В присутствии все еще возмущенной г-жи Мишонне он прокрутил ручку аппарата и снял трубку.

— Мадемуазель! Говорят из полиции. Не могли бы вы сказать мне, были ли сегодня после полудня телефонные вызовы абонентов, проживающих у перекрестка Трех вдов?.. Значит, вызывали гараж и номер семьи Мишонне?.. Понятно. А точнее? В гараж позвонили в час дня и снова — около пяти… Ясно… А другой номер сколько раз вызывали?.. Только раз… Из Парижа, в пять часов пять минут… Благодарю вас.

Он насмешливо посмотрел на г-жу Мишонне и поклонился.

— Желаю спокойной ночи, сударыня.

Подойдя к воротам дома Трех вдов, он привычно открыл их, обошел строение и поднялся на второй этаж.

Навстречу ему вышла Эльза. Она была сильно возбуждена.

— Прошу прощения за беспокойство, комиссар. Вы, пожалуй, сочтете, что я злоупотребляю… Но меня что-то лихорадит, и я все время боюсь сама не знаю чего. После нашего недавнего разговора мне кажется, что только вы можете избавить меня от несчастья. Теперь вы уже не хуже меня знаете этот зловещий перекресток, эти три дома, которые точно бросают вызов друг другу. Вы верите в предчувствия? Я, как все женщины, верю в них, и теперь чувствую, что эта ночь чревата какой-то драмой.

— И снова просите меня подежурить здесь?

— Может быть, я и преувеличиваю, не знаю. Но если мне так страшно, то разве это моя вина?

Взгляд Мегрэ задержался на косо повешенной картине, изображавшей заснеженный пейзаж. Но уже в следующее мгновение он повернулся к девушке, ожидавшей ответа.

— Вы не боитесь повредить своей репутации?

— Разве думаешь о ней, когда страшно?

— Тогда я вернусь к вам через час. Мне нужно отдать кое-какие распоряжения.

— Правда? Так вы действительно вернетесь? Твердо обещаете? Кстати, мне бы хотелось рассказать вам массу всяческих подробностей, которые постепенно вспомнились.

— Подробностей о чем?

— О моем брате Карле. Впрочем, они, быть может, не имеют никакого значения, даже наверняка не имеют… Так, после авиационной катастрофы лечащий врач заявил моему отцу, что берет на себя ответственность за физическое, но не за душевное здоровье раненого. Только что я впервые задумалась над смыслом этой фразы. Или другие подробности, например, это стремление жить подальше от города, прятаться от людей… Когда вернетесь, все расскажу.

Она улыбнулась ему, и на лице ее появилось смешанное выражение признательности и еще не преодоленного страха.

Проходя мимо виллы, построенной из песчаника, Мегрэ машинально посмотрел на светло-желтое пятно окна на втором этаже. Сквозь ярко освещенную шторку четко проступал силуэт Мишонне, сидевшего в своем вольтеровском кресле.

Придя в гостиницу, комиссар отдал Люкасу некоторые распоряжения, не объяснив их цели.

— Вызовешь человек пять-шесть инспекторов и расставишь их вокруг перекрестка. Каждый час будешь звонить в ресторан «Улитка», потом в театр, потом в отель, чтобы знать, все ли еще господин Оскар в Париже. Установи наблюдение за каждым, кто выйдет из любого дома у перекрестка.

— А где будете вы?

— У Андерсенов.

— Вы думаете, что…

— Ничего я, старина, не думаю. Увидимся или совсем скоро, или завтра утром. Пока.

Настала ночь. Снова выйдя на автостраду, комиссар проверил барабан шестизарядного револьвера и убедился, что в кисете достаточно табака.

В окне виллы Мишонне по-прежнему была видна тень кресла и усатый профиль страхового агента.

Эльза Андерсен сменила платье из черного бархата на утренний пеньюар. Мегрэ застал ее лежащей на диване, более спокойную, чем час назад, но задумчивую, с наморщенным лбом. Она опять курила.

— Как мне хорошо, комиссар, от того, что вы здесь! Есть люди, внушающие доверие с первого взгляда. Но они встречаются крайне редко. Я, во всяком случае, с такими людьми почти никогда не сталкиваюсь. А вот к вам почему-то сразу прониклась симпатией. Если желаете, курите, пожалуйста.

— Вы уже поели?

— Я не голодна. И вообще не могу понять, как я еще живу. Уже прошло ровно четыре дня после того, как нашли этот жуткий труп в автомобиле. А я все думаю. Все пытаюсь осмыслить случившееся, что-то понять.

— И вы пришли к выводу, что виновен ваш брат?

— Нет, Карла я обвинять не хочу. Тем более что если бы он даже был виновен в прямом смысле слова, то, видимо, действовал только в припадке безумия… Вы выбрали самое плохое кресло. Захотите прилечь — в соседней комнате стоит кровать.

Она была и спокойна, и лихорадочно оживлена. Но спокойствие ее было чисто внешним, волевым, достигнутым ценой мучительного напряжения. В отдельные моменты сквозь все это прорывалась судорожная тревога.

— Когда-то в этом доме уже разыгралась драма, вы не слыхали? Карл мне что-то рассказывал, правда, не слишком конкретно. Побоялся моей впечатлительности. Он всегда обращается со мной, как с маленькой девочкой.

Она изогнулась всем своим гибким телом и стряхнула пепел в фарфоровую чашечку на пуфе. Как и утром, ее пеньюар немного распахнулся, взору Мегрэ предстала маленькая округлая грудь, и хотя через две-три секунды она снова исчезла, он успел заметить шрам, вид которого заставил его нахмурить брови.

— Вы были ранены? Когда-то.

— Что вы имеете в виду?

Эльза покраснела и инстинктивно запахнула поплотнее на груди края пеньюара.

— У вас на правой груди шрам.

От этого замечания она пришла в крайнее замешательство.

— Извините меня, — сказала она. — Здесь я привыкла обходиться самой элементарной одеждой. И я не подумала… Что же касается этого шрама, то… Видите, вот еще одна подробность, о которой я вдруг вспомнила. В детстве мы с Карлом часто играли в парке замка, и я помню, как в день какого-то святого Карлу подарили карабин. Было ему тогда лет пятнадцать. И вот какая получилась нелепость, судите сами. Первое время он стрелял только по мишени. А потом нас как-то сводили в цирк, и на следующий день он решил поиграть со мной в Вильгельма Телля. Я держала в каждой руке по картонному кругу. Первая же пуля попала мне в грудь.

Мегрэ встал и направился к дивану. Его совершенно непроницаемое лицо насторожило Эльзу, и она обеими руками сжала края пеньюара.

Но он смотрел вовсе не на нее, а на картину с зимним пейзажем, висевшую теперь не косо, как раньше, а строго горизонтально.

Медленным движением руки он легонько сдвинул раму и обнаружил в стене нишу — два кирпича были вынуты из кладки.