Треба - Сергей Малицкий

— Мама сказала, что я должна уйти, — ответила Арма. — Она разговаривала со мной все мое детство и все мое детство учила меня всему, что я могла понять. А может быть, даже большему. Она сказала, куда я должна пойти, когда стану старше, и я туда пошла. Я находила названных ею людей, конечно, только тех, кого заставала в живых, и училась у них всему. Грамоте, целительству, бою, рукоделию, языкам, заклинаниям, охоте, обману, хитрости, убийству — всему, что могло пригодиться не самой хорошей девочке. Когда я не находила назначенных учителей, я находила других. И училась всему.

— Зачем? — спросил он.

— Чтобы дойти с тобой до Анды, — ответила она. — Это главное — дойти с тобой до Анды. У одного у тебя ничего не получится. Или получится не так.

— Ну, не скажу, что я огорчен тем, что ты идешь со мной, — он задумался на мгновение, — но радоваться тоже пока обожду. Помни, что ты пообещала слушаться моих приказов.

— Я помню, — сказала она.

— Знай, что каждый из тех, кто идет со мной, должен быть готов к смерти, — добавил он.

— И ты? — спросила она.

— И я, — кивнул он. — Но с одной поправкой. Я не должен умереть. Я должен дойти до Анды. Чтобы все получилось.

Он произнес эти слова с такой убежденностью, что Арма в секунду уверилась, что если успех его путешествия будет зависеть от ее смерти, она тут же захлебнется кровью.

— И что же дальше? — Она расправила плечи. — Ты хочешь знать, готова ли к смерти я?

— Я хочу знать, откроешь ли ты мне то, что передала тебе твоя мать, если окажешься на пороге смерти далеко от Анды? — спросил он.

— Нет. — Она побледнела. — Но не потому, что рассчитываю, будто ты будешь оберегать меня. Во всяком случае, насколько я знаю, двоих спутниц ты не уберег?

На этих ее словах он тоже залился бледностью и, наверное, стал холоднее каменного ножа.

— Не потому, — твердо продолжила она. — Если я произнесу послание раньше, оно не подействует. Поэтому тебе все-таки придется меня оберегать.

Бледность медленно сходила с его лица. Наконец он совладал с собою и глухо произнес:

— В таком случае не делай мою задачу слишком сложной.

После того как отряд покинул верхнее ущелье, дорога начала забирать круто вверх, словно спешила подняться на одну из нависающих над ней холодных вершин. Поначалу она ничем не отличалась от обычной горной тропы, разве только не знающие ног путников зеленые мхи покрывали ее, да горные склоны вокруг выглядели так, словно ни один взгляд не останавливался на них сотни лет, затем стала чуть шире, обнаруживая кое-где среди обломков камней куски каменных плит. Но древний путь дремал под грузом тысячелетий, не желая ни единым словом рассказать о себе. Над гребнями скал чуть слышно посвистывал неожиданно холодный ветер, заставляя путников поднимать воротники. В желтом небе парили силуэты стервятников. Если не каждый шаг, то каждая сотня шагов возвращала путников к зиме. Сначала изо рта стал вырываться парок. Потом к самой тропе вытянулись языки снега. А за ними и захрустел под копытами лед. День близился к завершению.

Лошади, еще не натруженные долгой дорогой, бодро фыркали. Осел Эша тоже нес старика без особых усилий, хотя мотал головой, словно возмущался крутизной подъема, но ставил копыта сначала на мох, а потом и на снег почти неслышно. Если бы не мейкк, который утробно пыхтел и гремел странными деревянными доспехами, отряд вовсе двигался бы бесшумно. На второй час пути, когда тропа перестала подниматься, Кай, который двигался первым, оглянулся, наткнулся на взгляд Армы, нахмурился, но тут же отыскал глазами Мекиша, который получил в надзор нового подопечного — Шалигая, и крикнул малла:

— Мелкий! Успеваем вроде до темноты. В деревне обгоните с хиланцем Шувая и следите, чтобы между вами и ним было не меньше двух десятков шагов, понял?

— Понял, — буркнул в ответ малла и под напряженный смех спутников добавил: — Но я не мелкий. Для малла так я даже верзила.

— Можешь тогда называть меня мелким, верзила, — разрешил Кай. — Для мейкков любой из нас мелкий.

— А ты, Мекиш, так вовсе крошка, — гыкнул из-под деревянного шлема Шувай.

— Я еще подрасту, — под новый взрыв смеха пообещал Мекиш.

— А что, приятель, — обернулся к следовавшему за ним Тару Эша, — кто-то еще пользуется этим перевалом, кроме мейкков? Ведь их деревня стоит у заставы?

— Ты, похоже, знаешь об этом перевале больше меня, — заметил Тару. — Я всего лишь слышал, что удобнее пути из Холодных песков в Гиблые земли нет, по сути, перевал этот — ущелье поперек всего Северного Рога. Трещина. След ножа на бараньей печенке. Это все, что я знаю. Ну и то, что перевал под тати уже две или три Пагубы. А кто им владеет — мейкки, палхи, кусатара или лами, — мне неведомо. До сего дня меня они не беспокоили, и то ладно. Во всяком случае, до моей башни мейкки не доходили, если не считать, как выяснилось, набегов нашего любопытного спутника. А я сам сюда не совался, делать мне больше нечего.

— Как раз теперь нечего, как видно, — хмыкнул Эша и подмигнул из-под косматых седых бровей оглянувшейся Арме. — Тут все просто. Палхи в горах не живут, их деревни в лесах и на равнине. Они и штольни там устраивают. А лами и кусатара все южнее. Их здесь и вовсе нет. Вот и остаются мейкки. Я знаю, что не все их считают разумными…

— Ты громче говори, — пробубнил пыхтящий позади Шувай. — Что ты там про мейкков?

— Говорю, что живут они, как и прочие тати, в домах, точнее, в больших шатрах, и носят одежду, — повысил голос Эша.

— Не все, — не согласился Шувай. — Кто-то и носит, но если волос на теле густой, то летом можно и не носить. Да и шатер зачем нужен? В снегу лучше. Лег, нагреб на себя и спи. Снег в горах чистый. Его можно есть, пить, на нем можно спать, сидеть, даже подтираться им можно. Главное, не в одном месте это всё делать.

— Ты его не слушай, Эша, — обернулся Кай. — Поверь мне, Шувай только прикидывается дурачком, и если он не все слова хорошо выговаривает, это не значит, что он не сможет над тобой посмеяться.

— Да я и не слушаю, — буркнул Эша под довольное уханье великана. — Долго еще до заставы-то?

— Да уж почти пришли, — ответил Кай. — Видишь белую скалу впереди?

«Почти пришли» обернулись еще почти часом пути. Странным образом тропа вдруг выбралась на каменистый гребень, по обе стороны которого если и не зияли ущелья, то уж, во всяком случае, щетинились из-подо льда острыми камнями крутые склоны. За ними по-прежнему вздымались к небу громады снежных пиков. Гребень тянулся с лигу, потом пошел вниз, и тропа пошла вниз к той самой белой скале, которая на фоне гигантов Северного Рога могла бы прозываться песчинкой, но чем ближе подбирался к ней отряд, тем менее справедливым казалось это сравнение. Вместе с бурой соседкой скала вновь загоняла тропу в теснину, не сойдясь с подругой на какую-то пару десятков шагов. Проход было перегорожен мощным частоколом, собранным из толстых стволов зрелых сосен, судя по которым никто из мейкков не спускался на восточную сторону Северного Рога десятилетиями. Солнце уже клонилось к горизонту и било путникам в глаза, так что брошенный над частоколом ствол столетнего дуба словно служил ему насестом. Тропа вильнула чуть правее, скала прикрыла вечернее светило, и Арма разглядела, что торчащая из-за ограждения уродливая голова не насажена на один из колов, а приделана к туловищу мейкка, который с немалым изумлением разглядывал нежданных гостей.