Бывает и так - Сергей Данилов

чудеса скорочтения. Не отрывая осмысленных, хотя и с лёгкой поволокой, взоров от составленного на двух языках текста, компаньоны быстро пролистывали одну страницу за другой. Уже через полторы минуты российские бизнесмены отрапортовали изумлённым немцам, что всё ими прочитано в трезвом уме и твёрдой памяти и, по сути, верно.

Не откладывая в долгий ящик, контракт подписали сразу же. По мнению принимающей стороны, это событие было достойно не одного только чёрного кофе. Не отметить ли, мол, удачную сделку маленьким, совсем скромным банкетом-фуршетом? Против отмечания и банкета расчувствовавшиеся русские господа не протестовали. Аскетичные немцы заказали по бокалу шампанского, канапе с ветчиной и рюмке шнапса «на посошок». Чокаясь с пышущими жаром и здоровьем русскими партнёрами, хозяева все как один довольно блестели стёклами очков в тонких изящных оправах.

Непривычные к подобному регламенту стойкие компаньоны выпили залпом предложенное спиртное и, заглотив еле видимые на их монументальных ладонях канапушки, стали ждать продолжения. Однако быстро поняли, что феерия на этом окончена. Максим с Виктором откровенно загрустили. По-сиротски заказали ещё по одной чашечке кофе. Решили про себя, что после столь скаредной встречи обязательно догонятся где-нибудь в городе. Время-то было ещё детское. Где-нибудь в тёмно-синих франкфуртских сумерках непременно найдётся приличное место, где их будет ожидать полноценный, достойный ужин.

Через переводчика друзья из вежливости ещё десять минут побеседовали с немецкими партнёрами о погоде, футболе и бизнесе. Когда эти три темы полностью себя исчерпали, а фантом сытного ужина стал представляться всё явственнее, компаньоны переглянулись и спешно засобирались. Объяснили свой внезапный уход из кафе накатившей смертельной усталостью. Ещё бы, такое количество ярчайших впечатлений, такая величественная выставка. А ведь предстоят ещё сегодня и другие важные, прямо-таки безотлагательные дела.

Макс привычным жестом высоко взметнул правую руку, звонко щёлкнул пальцами, чтобы подозвать официанта и рассчитаться. Но предупредительные немцы опередили его, заявив, что они в качестве принимающей стороны все расходы берут на себя. Ну как же, ведь именно они пригласили русских коллег в кафе после окончания рабочего дня и задержали до позднего вечера (невозмутимый в любых жизненных ситуациях Витёк потом часто повторял: никто же их за язык не тянул). Элегантный директор по продажам, ведающий представительскими расходами, попросил у подошедшего кельнера счёт.

Когда добропорядочному бюргеру, отцу троих несовершеннолетних детей, полгода назад назначенному на должность директора, принесли итог вечера, у него не то чтобы очки на лоб полезли, они у него от удивления натурально запотели. Извивающийся, словно белая змея, чек не помещался в предназначенную миниатюрную кожаную папочку. По длине он вряд ли уступал некоторым известным музейным свиткам.

Зрелище предстало драматическое. Очки, правда, всё-таки уцелели, остались в своей новомодной оправе. Зато побелели и вытянулись в тонкую нитку бескровные губы, которыми немец безрезультатно пытался произнести итоговую сумму, у него мелко дрожали руки, волосы стояли дыбом, а уши асинхронно дёргались вверх-вниз, словно у испорченной механической игрушки. Дышал директор крайне неровно, глупо улыбался и, зачем-то сняв с себя полосатый галстук, свернул его трубочкой и убрал во внутренний карман пиджака.

«Вешаться решил», — с ехидцей подумал Максим, с неподдельным интересом наблюдая за происходящим.

Наконец директор сумел справиться с первоначальным шоком. Он тяжело поднялся из-за стола, отошёл в сторону и о чём-то долго беседовал с кельнером. Вышколенный официант вежливо и тихо отвечал на вопросы, пожимал покатыми плечами и невозмутимо водил пальцем по чеку. Периодически взглядом и подбородком он указывал на двух молчаливых русских господ, которые безмятежно допивали чёрный кофе, аккуратно держа в толстых, как сардельки, пальцах легковесные чашки из мейсенского фарфора.

Срочно подозвали метрдотеля. Директор фабрики нервничал и обильно потел. Он эмоционально объяснял внезапно возникшие затруднения, неожиданную щепетильную ситуацию — и в итоге на что-то уговорил. В присутствии управляющего прокатал кредитную карточку, подписал какие-то бумаги и, вернувшись к столу, обречённо рухнул в кресло. Его карьера на фабрике, по-видимому, закончилась, почти не начавшись.

Расставание вышло трогательным, можно сказать, душевным. Российские бизнесмены выглядели весьма довольными, немецкая сторона — несколько растерянной. Однако члены германской делегации провожали дорогих (в прямом и переносном смыслах) русских партнёров с нескрываемым восхищением, даже почтением.

Как потом рассказывал, хихикая, переводчик, больше до конца выставки на представительские расходы фабрика не выделила ни единого пфеннига. Обескураженный немецкий коллектив в полном составе всю оставшуюся неделю питался за стендом в маленькой пыльной комнатушке, предназначенной для хранения каталогов. Рацион состоял из бутербродов, галет, минеральной воды и кофе, принесённых из дома. А Витёк с Максом после сердечного прощания с гостеприимными германскими коллегами отлично посидели на сэкономленные средства в ресторане «12 апостолов», где, по их авторитетному мнению, имели очень приличный и вкусный ужин. Хотя и всего из четырёх блюд.

Поезд-жизнь

Суета, возбуждённые крики, резкие, лязгающие звуки, заливистый смех, тихий плач, предвосхищение интересных, захватывающих событий, ожидающих впереди…

Сверкающий свежевыкрашенный состав медленно и лениво, с особенной тяжеловесной натугой, прогромыхав и проскрипев соединениями всех вагонов, двинулся от заполненного толпой перрона в дальнюю дорогу. Он предчувствовал трудный путь, серьёзное нервное напряжение, внутреннюю борьбу и сопротивление внешним обстоятельствам. Жаль, что он не мог больше задерживаться на милой, уютной станции, где ты стал его пассажиром…

Это поезд твоей будущей жизни. Тук-тук, тук-тук, тук-тук — бесперебойно стучат настырные колёса, отсчитывая эфемерные секунды, мимолётные минуты, быстротечные месяцы твоего пути.

…Первые сознательные годы проходят в беспокойном общем вагоне. Там ругается, гомонит и толкается огромное количество народа. Весёлая, шумная детвора плотным кольцом окружает тебя сразу же после появления в поезде. Ликующая ватага захватывает пёстрой каруселью и несёт бурным, полным радости потоком, который ручейками разделяется по группам детского сада и дальше, по классам начальной школы.

Короткая, колкая на ощупь стрижка под ёжик, дурацкие девчачьи колготки, которые постоянно сползают и не желают нормально подтягиваться, сандалии со стоптанными задниками, следы зелёнки на содранных локтях и коленях, чернила на руках — твои бессменные атрибуты. Свободное время проходит в озорных проделках, увлекательных забавах и обязательных ежедневных прогулках на свежем воздухе. Ты играешь с ровесниками в салки, колдунчики, «море волнуется раз» и, конечно, делаешь «секретики». Для изготовления тайны извлекаешь из под фантика шоколадной конфеты кусок блестящей алюминиевой фольги и долго, тщательно разглаживаешь его ногтем. После чего аккуратно, чтобы не обрезаться об острые края, помещаешь серебристый прямоугольник под осколок найденного стекла, желательно от бутылки зелёного цвета. Затаив дыхание, закапываешь получившуюся драгоценность неглубоко в землю в каком-нибудь укромном месте. Но так, чтобы можно было в любой момент крадучись, опасливо оглядываясь по сторонам, подобраться к своему