Прибавление семейства - Мария Владимировна Воронова

– Ну да, конечно! – фыркнул неукротимый Синяев.

– Конечно. Да, сейчас оперативно-разыскные мероприятия не ведутся так же активно, как в первые дни после пропажи женщины, ведь, как ни цинично это звучит, силы милиции не безграничны, и тратить их надо в первую очередь на поиски тех, кого еще есть шанс обнаружить живыми. Но следствие возобновится, как только появятся новые данные. Наше сегодняшнее решение никоим образом не является индульгенцией для убийцы, кем бы он ни оказался. Мы с вами всего лишь подтверждаем, что если приличная женщина, добродетельная мать семейства и честная труженица в течение пяти лет не дала о себе знать ни на работе, ни дома, то в живых ее больше нет.

– А вдруг муж ее где-нибудь запер? – неожиданно подала голос Олеся Михайловна.

Синяев расхохотался:

– Где? В монастыре, что ли?

Ирина улыбнулась. Что ж, идея свежая, и, в общем, не на сто процентов фантастическая. Свидетелей спрашивали про особенности поведения Черновой, и никто из них не сообщил, что Аврора Витальевна увлекалась православием, но чужая душа потемки. В Советском Союзе официально свобода религии, но все же афишировать свою веру не очень разумно, если только ты не хочешь за нее пострадать. А если ты жена партийного деятеля, то публично отправлять религиозные ритуалы не только глупо, но и подло по отношению к супругу. Достаточно пару раз сходить в платочке на церковную службу, и готово дело. С доносами на мужа можно больше не заморачиваться, сотрудники соответствующих органов все сделают сами.

Черт, а вернее в данном случае – бог его знает, вдруг Аврора Витальевна и впрямь была тайной убежденной христианкой, и, не вынеся унижений от измен мужа, скрылась в монастыре? Зачем нагнала такой таинственности? Очень просто, из мести. Так все обставила, чтобы было похоже, будто муж ее убил. В идеале его посадят за убийство жены, будет знать, как изменять! Хотя месть вроде бы несильно христианское поведение, нельзя так делать, если хочешь найти утешение в вере. С другой стороны, до пострига не считается.

Нет, глупости, слишком шутка затянулась. Разве будет адекватная женщина, коей Аврора Витальевна несомненно являлась, отказываться от общения с сыном и обожаемыми внуками в течение пяти лет только ради того, чтобы доставить мужу неприятности? Или монахиням следует оставить позади все мирское и целиком посвятить себя Богу?

Ирина поморщилась. Допустим, дерзкая гипотеза Синяева верна, но делать-то что? Церковь отделена от государства, так что на запросы из суда в монастырях чихать хотели. Посылать оперативника в каждый скит нашей необъятной родины? Это никаких людских ресурсов не хватит. Нет, если Чернова поступила в монастырь, проще принять, что в правовом смысле это все равно что умерла. Не давала о себе знать в течение пяти лет, пусть пеняет на себя.

Вдруг Синяев решительно хлопнул ладонью по столу:

– Глупости это всё! Ни в каком она не монастыре, а мертвее мертвого!

«Ну наконец-то, сдвинулись с мертвой точки!» – с облегчением выдохнув, Ирина повернулась к Олесе Михайловне:

– А вы как считаете? Согласны?

Та поспешно кивнула:

– Да-да, конечно!

* * *

Первый день в суде прошел не так ужасно, как Олеся себе представляла. Никто над ней не смеялся и не унижал, да и вообще не интересовался ее семейным положением.

У судьи скоро родится малыш, заседатель с упоением играет в детектива, им обоим не до нее, скучной и невзрачной женщины средних лет. Права дочка, когда говорит «мама, люди не против тебя, они за себя». Никто не желает тебе зла, пока ты ему не мешаешь. В школе ее травят за развод только потому, что раньше завидовали, компенсируют былую фальшивую любовь и подхалимство. Такова уж природа человека, наверняка, если бы этот Чернов не убил свою жену, а бросил, над ней тоже стали бы издеваться на работе.

Бедная женщина…

Вздохнув, Олеся протянула руку к туалетному столику, где лежала программа телепередач, но тут в тишине квартиры раздался резкий звук. Олеся не сразу даже сообразила, что его издает телефонный аппарат, так давно ей никто не звонил.

Сердце сжалось от дурного предчувствия, и она немного помедлила, прежде чем взяла трубку.

– Олеся? – услышала она голос мужа.

– Да. Что-то случилось?

– И у тебя еще хватает нахальства спрашивать?

– Прости, не понимаю…

– Как это удобно, терроризировать и не понимать! Замечательная жизненная позиция, браво!

Олеся промолчала.

– Итак, Олеся, я настоятельно прошу тебя оставить нас в покое, – отчеканил муж.

– Я вас не трогаю.

– Да неужели? Или ты не помнишь, как вчера угрожала моей жене?

– Я не угрожала.

– Да что ты!

– Не угрожала, – повторила она тихо.

В трубке вздохнули и, кажется, поцокали языком:

– Олеся, дорогая, прошу тебя, возьмись за ум! Сходи к врачу, пусть он тебе пропишет таблетки, если память тебя настолько подводит, что ты уже забыла, что делала вчера.

– Нет, я помню, что звонила, но что не угрожала, тоже помню, – сказала Олеся, сама не понимая, зачем ввязывается в спор.

Муж был, в сущности, добрым человеком. Во всяком случае, любезным и ласковым. Он легко прощал домочадцам промахи и ошибки, не придирался по пустякам, но изредка впадал в настоящую ярость. Срывался в основном на жене, на детях почти никогда, и со временем Олеся научилась видеть признаки приближающейся вспышки, распознавать их даже по телефону. Сейчас ледяные нотки в голосе в сочетании с ласковым «дорогая» отчетливо сигнализировали об опасности, и в прежней жизни она, услышав в голосе металл, сразу стушевывалась, уступала. Собиралась сделать это и сейчас, но вдруг вспомнила, что самое страшное уже произошло. Бояться нечего.

– Ладно, оставим этот бессмысленный спор, – сказал муж холодно, – лучше скажи, какого черта тебе вообще от нас надо?

– Я только хотела напомнить, что ты обещал мне помогать деньгами.

В трубке раздался смех, слишком раскатистый, чтобы быть искренним:

– Кто? Я? Да ты, родная, совсем свихнулась!

– Я твердо помню, что у нас был такой уговор…

– Не выдумывай!

– Был.

Муж снова засмеялся:

– Это с какой это, интересно, стати я должен повесить себе на шею постороннюю бабу? Нет, Олеся, такое маразматическое предложение я бы точно не забыл.

– Саша, я четверть века была твоей женой.

– Ну да, раз я тебя двадцать пять лет содержал, что ты горя не знала и ни хрена не делала, значит, надо и дальше? Что за логика ущербная?

– Просто ты обещал.

– Разве что в твоих фантазиях.

Олеся нахмурилась, припоминая. Черт знает, вдруг она действительно напутала? Ведь и раньше частенько случалось, что ей «просто показалось» или она «не так поняла». Чего только не вообразишь себе на пике душевного волнения, а, надо признать, она была очень