Дочь Востока. Автобиография - Беназир Бхутто

на это уходит восемь. Когда приходит черед последних кустов, первые уже начинают увядать. Я хочу, чтобы они жили, вижу в их борьбе за выживание при острой нехватке воды и ухода отражение своей собственной борьбы в отсутствие свободы.

Счастливейшие часы моей жизни проведены среди роз и в прохладной тени фруктовых деревьев Аль-Муртазы. В дневные часы воздух напоен ароматом Дин-ка-Раджа, «Короля дня», сладких белых вспышек, часто вплетаемых в прическу, по обычаю, принятому у пакистанских женщин. На закате воздух заполняется запахом Раат-ки-Рани, «Королевы ночи», услаждавшей вечера, проведенные нашей семьей на террасе.

Шланги, кусты, вода… Собираю листья, сгребаю, сметаю их со двора, с газонов, до боли в руках. Ладони покрываются пузырями. «Что ты делаешь, зачем же так? Зачем ты себя убиваешь?» — ахает мать, видя, как я в полдень, обессиленная, валюсь с ног. Я ей возражаю, что надо чем-то заниматься. Но на самом деле физическая усталость дает мне возможность забыть тяжесть ситуации, не дает возможности думать о том, как впустую растрачиваются наши жизни под гнетом военной диктатуры.

Я вскапываю грядку и рассаживаю новые розы. Они не приживаются, все до одной гибнут. Мать более успешна в своих огородных экспериментах с дамскими пальчиками, стручковым перцем и мятой. Вечером свистом подзываю пару прирученных журавлей, благодарю их за отклик хлебом. Разговор с журавлями, работа в саду. Что-то посадила, что-то выросло. Доказательство того, что существую.

Когда не работаю в саду, время приходится просто убивать. Перечитываю Эрла Стэнли Гарднера — книги дедушки. Часто отключают электричество, приходится сидеть во тьме. Телевизор не конфисковали, но смотреть нечего. Во времена отца показывали пьесы, художественные фильмы, мыльные оперы, а также дискуссии, литературные программы, уроки грамотности, чтобы научить людей читать. Сейчас же, когда ни включишь, — везде Зия и снова Зия: Зия произнес новую эпохальную речь, общественность оживленно обсуждает новую речь Зии, сообщения о том, где и с кем встретился наш великий Зия, надежда наша и упование…

Каждый вечер в 8.15 мы с матерью включаем приемник, настраиваемся на Би-би-си, слушаем передачу на урду. Лишь радио Би-би-си позволило нам узнать, что толпа сожгла дотла американское посольство в Исламабаде, полагая, что США стоят за захватом Большой мечети в Мекке. Мы с матерью с изумлением узнали, что в заполненном силами безопасности, зарегулированном военным положением Исламабаде под носом у правительства и якобы без его ведома организованная автобусная колонна со студентами-фундаменталистами прибыла к американскому посольству и без каких-либо помех сожгла его. Посольство горело несколько часов, и даже этого огня никто из господ военных не приметил, зато последовала мгновенная реакция на демонстрацию сторонников ПНП. Посольство выгорело, один человек погиб. Сокрушенный Зия появился на телеэкранах, очень расстраивался, много-много сокрушался, рассыпался в извинениях перед американцами и пообещал компенсировать все убытки. Что за игру он вел? Для меня это до сих пор загадка.

Еще более потрясающее известие принесло сообщение Би-би-си через месяц.

27 декабря 1979 года русские войска вошли в Афганистан. Мы с матерью ошеломленно уставились в глаза друг другу при этом сообщении неимоверной для нас политической важности. Битва между сверхдержавами теперь разгорается на пороге нашей страны! Если США хотят, чтобы советскому присутствию противостояла сильная и стабильная страна, они должны способствовать быстрому восстановлению демократии в Пакистане. Если же они решат выжидать развития событий в Афганистане, то диктатура Зия лишь усилится.

Америка. В Америке я впервые узнала, что такое демократия. Там я провела счастливейшие годы жизни. Закрыв глаза, и сейчас могу представить себе студенческий городок Редклиффа в Гарварде, багряный и золотой убор осенних деревьев, мягкое одеяло свежевыпавшего снега под ногами зимой, радостную вибрацию души при виде первых весенних побегов. В то же время, учась там, в Редклиффе, я наглядно убедилась в бессилии стран третьего мира перед лицом эгоистических устремлений правительств сверхдержав.

— Паки… что-что? Паки… как? Пакистан… Где это? — нормальная реакция моих новых товарищей в Редклиффе. Тем проще отвечать.

— Пакистан — крупнейшая мусульманская страна мира, — отвечала я на манер служащей культурного отдела посольства. — Он состоит из двух частей, разделенных Индией.

— А-а, Индия, — облегченно кивала собеседница. — Вы рядом с Индией…

Слыша об Индии, я каждый раз содрогалась от боли. Две ожесточенных войны вел Пакистан с этой страной. Пакистану его географическим положением как будто бы должна отводиться роль союзника Соединенных Штатов, буфера против советского влияния в Индии. Пакистан граничит с коммунистическим Китаем, с Афганистаном и Ираном. США использовали наши аэродромы для разведывательных вылазок своих высотных самолетов U-2, включая злополучный полет сбитого над Советским Союзом Гэри Пауэрса в 1960-м. Полет Генри Киссинджера в Китай оказался куда более успешным и плодотворным. Госсекретарь подготовил почву для исторического визита президента Никсона в следующем году. Однако американцы не имели о моей стране ни малейшего представления.

Естественным образом они не имели представления и о Бхутто, и впервые в жизни я наслаждалась анонимностью. В Пакистане имя Бхутто всегда вызывало паническую реакцию и робость передо мною. Я никогда не знала, судят ли обо мне люди по моим достоинствам или по имени. В Гарварде я впервые смогла стать сама собой.

Мать провела со мной несколько первых недель, устраивая меня поуютнее в комнате в Элиот-холле, рассчитав и проверив направление на Мекку, чтобы я знала, в каком направлении молиться. Уехала она, оставив мне теплый шерстяной шальвар хамиз, собственноручно сконструированный, с шелковой подкладкой, чтобы шерсть не раздражала тело.

К ее наставлениям в отношении молитвы я, разумеется, отнеслась со вниманием, но в области гардероба внесла существенные коррективы, ибо одежда не только не подходила к климату с дождями и снегом, но и выделяла меня на фоне остальных студентов. Поэтому я быстро сменила шальвар хамиз на приобретенные в университетской лавке джинсы и свитера. Волосы отпустила длинные и прямые и очень обрадовалась, когда соученицы нашли меня похожей на Джоан Байез. Неумеренно поглощала яблочный сидр и еще больше увлекалась мятным мороженым с карамельной крошкой из кафе Бригама. Регулярно посещала рок-концерты в Бостоне и чаепития в саду профессора Гэлбрайта и его жены, ставших моими «родителями-опекунами» в Америке. В общем, вовсю наслаждалась новизной.

В США разгорелось антивоенное движение, и я принимала участие в многолюдных шествиях вместе с другими студентами Гарварда сначала в день моратория на Бостон-коммон, затем в многотысячном марше протеста в столице США Вашингтоне, где по иронии судьбы впервые нюхнула слезоточивого газа. Нацепив значок «А ну, живо верните наших парней домой!», я с непривычки нервничала, ибо как иностранка рисковала высылкой из страны в случае задержания полицией. Но