Успеть до полуночи - Рекс Тодхантер Стаут

– Что вам кажется предпочтительнее?

– Ни то ни другое. Поскольку я должен платить за дудочку, то предпочел бы танцевать. Далманн назвал последние загадки самыми темными, темнее всех предыдущих, и я ему верю. Сомневаюсь, что мисс Фрейзи и ее подруги сумеют их разгадать, и удивлюсь, если сумеет мисс Тешер. Когда мы закончим наш разговор, я отправлюсь в одну из лучших частных библиотек в Нью-Йорке, где просижу всю ночь, и я уже знаю, что за книгу я открою первой. Вот вам одна из загадок:

Роллинз поднял руку к очкам, но лишь немного поправил их.

– Вам эти строчки что-нибудь говорят?

– Нет, – ответил Вулф с достоинством.

– А мне говорят. Не только детали, но и аромат. Понятия не имею, как ее зовут, но думаю, знаю, где искать. Я могу ошибаться… Впрочем, вряд ли. А если нет, то одна загадка решена.

Вполне возможно. Или же у него отменная интуиция, или он много знает об ароматах, или прочел листок из бумажника Далманна и сейчас намерен искать источники, на которые позже сошлется, чтобы обосновать ответы. Я, конечно, мог бы произвести на него впечатление, поинтересовавшись, не имеет ли он в виду «Историю моей жизни» Джакомо Казановы, но он в свою очередь мог бы поинтересоваться, а не знаю ли я еще, что зовут ее Кристина и что ему нужен том второй, страницы со сто семьдесят второй по двести первую, в издании «Авантюрно-приключенческий роман».

– Не буду задерживать, – резко сказал Вулф, – раз уж вам предстоит работа. Не хочу будить вашего демона. – Он взялся за край стола, чтобы оттолкнуться в кресле и встать. – Надеюсь увидеть вас еще раз, мистер Роллинз, хотя буду стараться мешать как можно меньше. Вы уж извините. – Он направился к двери и вышел.

Роллинз поднял на меня глаза:

– Что это было, обиделся? Или я чем-то себя выдал и он пошел за наручниками?

– Забудьте. – Я тоже поднялся. – Ничего не чувствуете?

Он принюхался:

– Ничего такого. А в чем дело?

– Разумеется, – согласился я, – вы ведь не ищейка. Так пахнет икра шэда, запеченная в сливках, с петрушкой, кервелем, луком-шалотом, майораном и лавровым листом. Это личный демон мистера Вулфа или один из них. У него демонов много. Собираетесь уходить? Если не жалко, скажите, какой ответ на девятое четверостишие? По-моему, девятое. Там было так: «По закону, который принял он, я женой не могла его быть. Он послушно свой соблюдал закон, продолжая всю жизнь любить».

Он обернулся на меня в дверях и улыбнулся, на этот раз сверхснисходительно:

– Ответ очевиден. Аспазия и Перикл.

– А-а, конечно. Я должен был догадаться.

Мы вышли в прихожую, и я подержал ему пальто. Когда я отпер дверь, он спросил:

– Когда я входил, здесь была мисс Тешер? – (Я сказал «да».) – Кто были эти трое с ней?

– Личные советники. Послушали бы вы их. Просто загнали в угол мистера Вулфа.

Роллинз собирался спросить еще о чем-то, но, видимо, передумал и ушел. Я запер за ним дверь и направился в кухню, чтобы сообщить Вулфу об Аспазии и Перикле, но по пути услышал телефонный звонок и снова свернул в кабинет. Снял трубку, немного поболтал и наконец дошел до кухни, где у Вулфа с Фрицем шло совещание. Я послушал их, потом сказал:

– В девять пятнадцать придет Тэлботт Хири.

Вулф и так уже был на грани, потому заорал:

– Я не буду обедать галопом!

Извиняющимся тоном я сказал, что, боюсь, именно так и придется поступить. На всю трапезу нам выходило лишь полтора часа.

За обеденным столом, были у нас гости или нет, у Вулфа разрешалось обсуждать что угодно, от политики до полиомиелита, но только не текущие дела. Дела оставались за дверью. Тот вечер был, строго говоря, не исключением, хотя близко к тому. Вероятно, днем Вулф в какой-то момент нашел время снять с полки энциклопедию и пролистать галопом статьи о косметике, и потому за обедом ему захотелось поделиться со мной новыми знаниями. Начал он, когда мы доели суп из каштанов и ждали запеченную икру шэда, дословно процитировав билль, представленный английскому парламенту в 1770 году:

«Женщина любого возраста, сословия и достатка, будь то девственница, девица в возрасте или вдова, совратившая с помощью духов, румян, косметических снадобий, искусственных зубов, фальшивых волос, испанской шерсти, железных корсетов, обручей, башмаков на высоком каблуке или накладных бедер одного из подданных его величества и склонившая его к браку, отныне, согласно настоящему акту, подлежит наказанию наравне с лицами, обвиняемыми в колдовстве, заключенный обманным путем брак признается недействительным и подлежит расторжению».

Я спросил у него, что такое испанская шерсть, и на том его «сделал». Вулф не знал, а так как он терпеть не может, когда не знает значения любого слова или фразы, какие прочел или услышал, я поинтересовался, почему же он не посмотрел в словарь, а он ответил, что смотрел, но этого там не было. Второй раз он заговорил про Марию Шотландскую, которая регулярно принимала ванны из белого вина, и старшие придворные дамы следовали ее примеру, а младшие не могли себе позволить винных и принимали молочные. Потом – про сосуды, найденные на раскопках египетской гробницы, где оказались притирания, которые за три с половиной тысячи лет не утратили запаха. Потом о римских законодательницах моды времен жены Цезаря, обесцвечивавших волосы какой-то штукой вроде мыла, которое им привозили из Галлии. Потом про Наполеона, которому нравилось, когда Жозефина пользовалась косметикой, и покупал он ей на Мартинике все, что угодно. Потом про то, что Клеопатра и прочие египетские принцессы красили нижнее веко зеленым, а верхнее, ресницы и брови черным. Черную краску изготовляли из угля, а наносили ее палочкой из слоновой кости.

Я признал, что все это очень интересно, и промолчал о той пользе, какую могли бы принести подобные знания при выяснении, кто же стянул бумажник Далманна, поскольку подобное замечание имело бы прямое отношение к делу. Даже когда мы, закончив обед сыром и кофе, перешли из столовой в кабинет, я позволил ему мирно переваривать съеденное, а сам подошел к своему столу и позвонил Лили Роуэн. Когда я сообщил ей, что не смогу завтра приехать в «Поло-граундс», она принялась по-всякому обзывать Вулфа и даже придумала нескольких новых слов, что свидетельствовало о ее большом опыте в словоупотреблении и тонком чувстве языка. Пока мы так с ней болтали, раздался входной звонок, но я закончил беседу как положено, поскольку заранее попросил Фрица встретить Хири. Когда я положил трубку и повернулся, Хири уже сидел в красном кожаном кресле.

Он подходил креслу по размеру – по вертикали и по горизонтали – намного лучше, чем Роллинз или миссис Уилок. В смокинге, в белой рубашке, Хири выглядел еще шире, чем раньше.