Россия в огне Гражданской войны: подлинная история самой страшной братоубийственной войны - Армен Гаспарян

Но вернемся к красному террору. Я уже слышу слаженный хор либералов, которые с чувством, с толком, с расстановкой расскажут про то, как, например, в Севастополе расстреляли 500 офицеров. Да, было такое. Как и была публикация списка заложников в журнале «Красный террор». Он, кстати, переиздан в современной России, как и «Еженедельник ВЧК». Но читать их либералы категорически не хотят. Проще отдаться во власть эмоций легендарной книги «Красный террор в России» Мельгунова. Ее с упоением цитируют уже более четверти века, сразу же после первого издания в нашей стране. Одного только не хотят понять. Появление этой книги было приурочено к суду над бывшим адъютантом офицерского генерала Дроздовского полка Конради, убившего советского полпреда Воровского. Тогда нужно было найти для европейского обывателя моральное оправдание терроризма ужасами режима большевиков. Это удалось сполна.

Так вот о заложниках. В том самом журнале, который категорически не хотят читать, содержится приказ Народного комиссара внутренних дел Петровского. В частности, там говорится: «Расхлябанности и миндальничанью должен быть немедленно положен конец. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительное количество заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен приниматься безоговорочно массовый расстрел».

Согласимся, документ жуткий. Больше напоминает оккупационную политику немцев в годы Великой Отечественной войны. Тем, как известно, было дано полное право обращаться с «недочеловеками» как угодно. Расстреливать, морить голодом, брать в заложники. Так и тут – твоя жизнь во власти комиссара. Но только на первый взгляд. Потому что существует, например, приказ главы чрезвычайной комиссии Восточного фронта Лациса. Опубликован этот неприятнейший для «неполживых и рукопожатных» граждан приказ все в том же журнале «Красный террор», который они категорически не желают читать. А мы с вами упорствовать в заблуждениях не станем и посмотрим, что же приказывает легендарный чекист: «Расстрел заложников производить лишь в том случае, когда неприятель применяет эту меру к нашим товарищам, и то лишь с моего разрешения».

Этот вот приказ того самого кровожадного Лациса, которого уже обвинили в таких зверствах, что рейхсфюрер СС Гиммлер кажется на его фоне белым и пушистым. Вот и давайте посмотрим, как же он лютовал в восьми приволжских губерниях. Территория немаленькая. Казнить можно со всем большевистским размахом. Лацис именно так и поступил. Как вы думаете, скольких он поставил к стенке – тысячи, десятки тысяч? Не угадали. Целых 66 человек расстреляли его бойцы. Из них 13 – за выдачу коммунистов белочехам, а другие – в ходе подавления вооруженных восстаний. В застенки было брошено 146 человек. Еще 403 находились в розыске за участие в контрреволюционных вооруженных выступлениях.

Эти данные, вне всякого сомнения, сильно подмывают стройную картину массовых казней и истязаний, которую нам уже четверть века неустанно рассказывают получатели разнообразных грантов. Я уже предвижу их возражение: это официальные данные, и верить им ни в коем случае нельзя. Весьма странная логика. Напротив, нет никаких оснований сомневаться в объективности этих цифр, потому как их официальная публикация была призвана в первую очередь устрашить противников большевиков. И если бы под идейным руководством Лациса расстреляли бы не 66 человек, а, скажем, шесть тысяч, то еженедельник чрезвычайной комиссии об этом бы сообщил. Чтобы белогвардейцы содрогнулись от ужаса. Но этого почему-то не последовало.

Кстати о противниках большевиков. Очень наивное заблуждение – считать, что они не принимали по отношению к красным симметричных мер. Даже вожди контрреволюции признавали эти факты. Взять хотя бы Деникина. В своих «Очерках русской смуты» он откровенно пишет: «Нет душевного покоя, каждый день картина насилия по всей территории вооруженных сил. Особенно прославились в этом отношении контрразведки Киева, Харькова, Одессы, Ростова». Это Антон Иванович еще тактично высказался. Дело в том, что 24 ноября 1919 года на Особом совещании был принят закон, по которому смертной казни подлежали все, кто содействовал советской власти или был большевиком. Таким образом, приглашение встать к стенке получили 300 тысяч граждан страны из ленинской партии, а также все рабочие, которые участвовали в национализации фабрик, и все крестьяне, которые были замечены в разделе помещичьих земель. Подсчитать потенциальное количество жертв в случае исполнения этого закона я не возьмусь. Но полагаю, что сталинские репрессии 30-х годов очень бы сильно померкли.

Сегодня те, кто рассуждает о первых чекистах, во многом сознательно демонизируют их. Действительно, эпоха была жуткой. Офицеров, священников, профессоров зачастую расстреливали без долгих разговоров. Ставили к стенке вообще всех тех, кто не нравился. Никакого гуманизма. Но революция иной и не бывает. Во Франции в свое время террор творился не меньший, что не мешает нашим с вами современникам называть те события Великой Французской революцией. Из нее вычленили главное – «свободу, равенство, братство», не забывая при этом о пролитой крови. В нашем же случае все строго наоборот. Из всех событий 1917–1920 годов пролитую кровь исключительно вытаскивают на первый план.

Нынче почитаешь некоторых публицистов – и печально знаменитый сборник документов «СС в действии» меркнет. Сплошные безмозглые палачи и костоломы. Это, мягко говоря, чрезвычайно далеко от реальной истории.

Люди в ВЧК оказались разные, но всех их объединяла фанатичная вера в идею построения нового общества. Взять хотя бы создателя советской контрразведки Артура Фраучи, более известного под фамилией Артузов.

Его судьба могла бы сложиться иначе. Не случись в России в 1917 году революции, он вполне мог бы стать всемирно известным металлургом, ибо уже тогда считался одним из самых перспективных учеников знаменитого профессора Грум-Гржимайло. Будучи гражданином Швейцарии, он мог бы спокойно уехать из страны, которая стояла на пороге Гражданской войны. Но он решил иначе.

В революционном движении – с 1906 года. Собственно, он не мог там не оказаться. Его дядей был один из самых старых большевиков, член партии с 1901 года Михаил Кедров. Тот самый, который организовывал рабочие дружины и руководил издательством «Заря», где публиковались работы Ленина. За принадлежность к социал-демократической рабочей партии Кедров был арестован и на два года заключен в крепость, позже эмигрировал. Но влияние на своего племянника успел оказать огромное. Как, собственно, и второй дядя – Николай Подвойский. Оба старых большевика были женаты на сестрах матери Артура Фраучи.

Хотя и нельзя сказать, чтобы Артур Христианович планировал тогда связать свою жизнь с революцией. В отличие от подавляющего большинства членов ленинской партии он окончил гимназию с золотой медалью и подал документы в Санкт-Петербургский политехнический институт. Экзамены были сданы успешно, и его зачислили на металлургическое отделение. А значит, в революционной борьбе к тому моменту он не участвовал, скорее, был сочувствующим. До революции при поступлении в высшее учебное заведение требовалось предъявить справку из полиции, которая могла бы подтвердить благонадежность абитуриента. Иностранцы всегда были на особом счету, поэтому любые попытки Фраучи бороться против «кровавого самодержавия» немедленно были бы замечены и нашли бы отражение в этом документе.