Дж. Д. Сэлинджер. Идя через рожь - Кеннет Славенски

Не стесняясь прямолинейности, Сэлинджер показывает, как алчность Сонни неизбежно губит его брата. Однажды на людном светском приеме Джо гибнет от пули гангстера, спутавшего его с Сони, — Джо против обычая оказался в тот момент за роялем, на котором исполнял песенку «Я хочу слушать музыку». В этом финале отразилась тревога самого Сэлинджера, опасавшегося, как бы коммерческий успех рассказов не удушил в нем чистое творческое начало. В отличие от «Души несчастливой истории», ни о какой двойственности толкования здесь не идет и речи: в рассказе «Братья Вариони» дух коммерции представлен чистым злом, а тяга к нему неокрепшей души равнозначна смерти.

Первоначально Сэлинджер рассчитывал, что историю братьев Вариони донесет до публики не «Сатердей ивнинг пост» или какой-либо другой журнал. Сколько бы пренебрежительных отзывов о кинематографе ни содержалось в его прозе, в том числе в «Над пропастью во ржи», Джерри кино любил и очень хотел увидеть свое имя в титрах на большом экране.

Прежде чем «Братья Вариони» попали в «Сатердей ивнинг пост», Сэлинджер передал этот рассказ и еще ряд произведений известному литературному агенту Максу Уилкинсону. Тог отвез рукопись в Голливуд и там попытался куда-нибудь пристроить. Голливудские продюсеры проявили было к ней какой-то интерес, который, впрочем, скоро угас — вместе с ним прекратилось и сотрудничество Сэлинджера с Максом Уилкинсоном. В конце концов от попытки пробиться в кино остались лишь несколько переписанных по упрощенным голливудским лекалам рассказов, о чем Сэлинджеру потом было неловко вспоминать.

Впрочем, стремиться в Голливуд Сэлинджера заставляли не только творческие амбиции. С тех пор как осенью 1942 года Уна О’Нил перебралась в Лос-Анджелес, их с Джерри отношения начали быстро сходить на нет. После отъезда из Нью-Йорка Уна почти не отвечала на его многочисленные и многословные письма. А в январе 1943 года на страницах светской хроники ее имя стало упоминаться рядом с именем легендарного Чарли Чаплина.

Между Уной и Чаплином к тому времени действительно завязались романтические отношения. Когда девушка с матерью приехала в Калифорнию, Чаплин как раз подбирал актеров для своего фильма «Призрак и действительность». Взяв в спешном порядке несколько уроков актерского мастерства, Уна О’Нил пришла пробоваться на главную роль. Чаплин фильма так и не снял, а Уна так никогда и не стала голливудской звездой, зато без ума влюбилась в великого актера и режиссера, невзирая на то что он был старше ее на 36 лет. Чаплин, который славился слабостью к совсем юным особам, устоять перед Уной не смог.

Пресса проявляла жгучее любопытство к их роману, тем более что он разгорался на фоне процесса об установлении отцовства — по суду признать Чаплина отцом ее дочери требовала молодая актриса Джоан Барри. Журналисты по большей части осуждали Чаплина, выставляли его моральным выродком, а позже — «антиамериканским элементом». В газетах была развернута компания за бойкот его фильмов'.

Измена Уны и ее союз с Чаплином стали для Сэлинджера настоящей трагедией. О случившемся невозможно было ни на секунду забыть — на первых страницах газет то красовались фотографии Чаплина, сдающего по требованию суда отпечатки пальцев, то публиковались статьи, где говорилось, что он завлек в свои дьявольские сети юную, «невинную» дочь любимого Америкой драматурга. И это писали о «маленькой девочке», которую Джерри боготворил и на которой надеялся рано или поздно жениться. Помимо всего прочего он чувствовал себя униженным в глазах окружающих — те самые армейские товарищи, которым он еще недавно с гордостью демонстрировал фотографию Уны, теперь повсюду провожали его сочувственными взглядами.

Однако гордость и сдержанность не позволяли Сэлинджеру прилюдно распускать нюни. Он либо отмалчивался, либо изображал полное безразличие. Одиннадцатого января в письме к Элизабет Мюррей, которая была посвящена во все подробности его романа, он писал, что уже разлюбил Уну, вычеркнул ее из своего сердца. В том же, что Уна порвала с ним, Сэлинджер винил не ее и не Чаплина, а мать Уны Агнес Боулто. Если он на что-то и жаловался в письмах, то лишь на нездоровье (аллергию и зубную боль) и частые перемены настроения. И только в июле в одном из писем у него вырвалось признание, что он ненавидит Чаплина.

Неохота, с какой Сэлинджер делится мучительными переживаниями, придает особенный смысл одному эпизоду написанного в Бейнбридже рассказа «Мягкосердечный сержант». Хотя вещь писалась в расчете на публикацию в «Кольере» или «Сатердей ивнинг пост», она интересна в контексте тогдашних терзаний Сэлинджера. Кроме того, она многое говорит о восприятии им любви, войны и армейской службы.

Герой рассказа — неказистый с виду сержант Берк — берет под опеку новобранца Филли Берна, от имени которого ведется повествование, и помогает ему поверить в себя. Заканчивается рассказ тем, что сержант Берк гибнет во время японского налета на Пёрл-Харбор, спасая жизнь нескольким однополчанам. Причем умирает он «в одиночестве… никто в Америке не оплакал его по высшему разряду», что крайне редко случалось с героями тогдашней военной прозы.

Одно место в рассказе «Мягкосердечный сержант» имеет, по-видимому, прямое отношение к личным обстоятельствам автора. Сержант Берк приглашает Филли Берна на фильм Чарли Чаплина «Великий диктатор», зная, что на тот же сеанс идет девушка, в которую он, сержант, тайно влюблен. Читателям-современникам и в голову не могло прийти, что в свете тогдашних переживаний Сэлинджера отзыв Берка о Чаплине звучит неожиданно нейтрально, а то и вовсе сочувственно:

«— Что случилось, мистер Берк? Вам совсем не нравится Чарли Чаплин?

— Да нет, с ним все в порядке. Просто не люблю я, когда большие парни гоняются за маленьким смешным человечком. У него и девушки нет. Никогда»'.

Что бы там ни фантазировал сержант Берк о вечном отсутствии у Чаплина «девушки», 16 июня 1943 года тот сочетался браком с Уной О’Нил. Чаплин прожил с ней до самой своей смерти в 1977 году. У них было восемь детей.

В армии Сэлинджер научился бороться с невзгодами, находя новую точку приложения душевных сил. Получив отставку от возлюбленной, он то заводил новые романы, то с головой уходил в писательскую работу. Разочаровавшись в писательстве, посвящал все свое время исполнению служебных обязанностей. Однако тот самый внутренний кнут, что не позволял зацикливаться на неудачах, мешал ему основательно разобраться со своими душевными ранами. Поэтому в письмах и разговорах того времени Сэлинджер, как правило, отрицал или обходил свои Переживания. Письма, написанные Сэлинджером в непростом для него 1943 году полны умолчаний и отговорок. Зачастую они воздают обманчивую картину существования автора и перипетий его душевной жизни. Из личной переписки такое соотношение выраженного в тексте и стоящего за ним перекочевало в художественные произведения Сэлинджера. Так, герой Написанной в 1959 году повести «Симор: Введение» говорит: «Главное, надо уметь в такой публичной исповеди подслушать именно то, о чем исповедующийся умолчал».

И 1943 году Сэлинджер по меньшей мере трижды, «исповедуясь», умалчивал о важных вещах. Во-первых, когда не признавал, что поступок Уны уязвил его до глубины души, — якобы к тому времени и следа не осталось от тех романтических чувств, в которых он признавался своим корреспондентам несколькими месяцами раньше. Во-вторых, когда неуклюже извинялся за рассказ «Братья Вариони», который втайне очень любил и в котором слишком многое рассказал о самом себе. Третьим, и самым ярким, примером умолчания может служить сюжет с «Красой Джорджии».