Слова, которые исцеляют - Мари Кардиналь

Когда она находилась на кухне одна, освещенная лампой, и я видела, как она пьет белое вино, мне страшно хотелось быть тем вином. Мне хотелось сделать для нее что-то хорошее, сделать ее счастливой, мне хотелось привлечь ее внимание. Я обещала себе найти сокровище и подарить его ей.

Я так много думала о сокровище, что в часы послеобеденного отдыха начинала потеть от возбуждения. Ведь в земле кроются драгоценные камни! Поэтому я должна была выйти на манящее солнце, на густой, как сироп, воздух. Я прыгала через окно, закрывала за собой ставни и начинала бродить по винограднику. Сидя на корточках, я ковыряла землю. Ковыряла, пока не начинала ощущать в руках боль, пока мне не начинало казаться, что ногти мои отрываются. Я искала камешки, не похожие на другие. Я набивала ими карманы. Может, среди них действительно были бриллианты, изумруды, рубины? Какой сюрприз я преподнесу ей! Ее лицо смягчится, она обнимет меня, полюбит.

Еще меня привлекали чашечки некоторых цветов, главным образом конопли, аароновой бороды. От того, что я видела внутри, когда внимательно их рассматривала, у меня кружилась голова: золотой и огненный бархат, капли эликсира, дамасская ткань, атлас. Уж точно там должны быть сказочные ларцы с драгоценностями. Я кромсала цветы и ничего в них не находила. Вечером перед представлявшимся ее взору зрелищем сорванных цветов она отчитывала меня строгим голосом: «Ты не любишь цветы, а я их люблю, не порть их!».

Увидев камешки, которые я, затаив дыхание, с огромным волнением вынимала из кармана, торжествуя от мысли о чуде, которое они, безусловно, содержали и которое так украсит ее жизнь, она говорила мне: «Не держи эту гадость в доме».

Также были еще камыши и бамбук. Футляры, образуемые кольцами на их стволах, казались мне ларцами для редких вещей. Должно быть, именно там находятся вещицы, принадлежавшие китайским мандаринам, которые она коллекционировала. Я выдергивала густолистые и острые стебли этих растений и исследовала каждую трубочку. Я находила там белые комочки, похожие на хлопок, изредка маленькие и хрупкие капсулы, занимающие все отверстие. Но ничего другого, ничего, ничего. Когда я уставала от накопленных разочарований, я вынимала сердцевину из верхушки стебля и изготавливала себе пронзительную свирель. Моему примеру следовали остальные дети, и мы вместе оглушительной оравой начинали игру в прятки или догонялки.

Ни вещицы мандаринов, ни драгоценности, ни куски чистого золота никогда не покидали моей головы насовсем.

Но у меня, по крайней мере, были хорошие оценки в школе.

Со временем и по мере того как мои знания становились обширнее, я узнала, что наша земля не была ни золотоносной, ни алмазоносной, ни вообще драгоценнокамненосной. Я узнала, что в камышах не могло быть вещиц китайских мандаринов, потому что эти вещицы были изготовлены из слоновой кости, которой нет в наших краях, и они принадлежали официальным лицам, жившим в Китае, за тысячи километров от нас. Я узнала, что красота цветов для тех, кто любил их, была сама по себе сокровищем и не производила сокровищ другого рода.

Зато я открыла существование и смысл денег, натурального и денежного обмена. Я стала продавать старые книги и старые бутылки, коллекции «Illustration» и «Marie Clairе», валявшиеся в кладовых. Я сравнивала сумму моих деньжат с ценой самой маленькой запонки мандарина, выставленной в антикварных лавках. Подсчет показывал безнадежный результат. Я отдавала себе отчет в ее вкусах и в ее потребностях. Для нее, любившей только «дорогие вещи», на базаре не было ничего, что было бы мне по карману. Двери ее счастья были, таким образом, закрыты для меня, ибо я думала, что могу открыть их лишь с помощью подарков. Любовь моя, по всей вероятности, не была тем ключом, который мог подойти к этим дверям.

Тогда я бессознательно убежала в мир грез, презирая ошибки раннего детства, нелепость поисков, глупость моих надежд. Все эти напрасные усилия заставили меня отвергнуть себя, стыдиться себя. Но я обнаружила, что могу кое-что выдумывать только для себя одной, тайно.

Кроме учебы, которая давалась мне легко, я все время занималась тем, что превозносила себя, придавая себе значительность.

Как только я возвращалась домой, я убегала на террасу, где организовывала мировые, космические чемпионаты. Одна против вселенной, но с такой волей к победе, с такой огромной потребностью выразить себя, что я никого не боялась, даже желала противостояния.

На террасе, пол которой был покрыт терракотовой плиткой, ничего не было, кроме груды поленьев. Было лишь небо. Стрижи тысячами кружили над головой, пронзительно пища. Был еще городской шум, но его я не помню. Я вспоминаю лишь небо, стрижей и красную эспланаду, на которой я рисовала клетки для классиков. Все девочки класса, все девочки школы, все люди, которых я знала, «были там», не отсутствовал никто. Посмотрим, кто выиграет.

Выбор битки был особенно важен. Самой лучшей биткой была коробка из-под таблеток Вальда, набитая землей. Но, прыгая как одержимая, я быстро повредила металл, дно коробки отпало, как дно обычной консервной банки. Это была драма, так как у меня не было денег. Значит, теперь нужно было ждать, когда кто-нибудь из семьи простудится, и за неимением лучшего играть первой попавшейся коробкой от таблеток, а это скомпрометировало бы чемпионат.

Я играла за всех по очереди со страстью и напряжением, равным для каждой особы, которую я в данный момент представляла. Когда наставал «мой черед», я дрожала от страха. Часто я играла лучше за других, чем за себя.

– Давайте, барышня!

Этой барышней на сей раз была я! Лодыжка напрягалась – лодыжка, чья гибкость была залогом успеха. Я со всей строгостью следила за соблюдением правил, особенно когда очередь доходила до меня. Я не довольствовалась полупобедой. Самое незначительное прикосновение пятки к черте – и исключение из игры. Я много раз пробовала жульничать в свою пользу, но ни разу в таких случаях не получила удовольствия от победы. Когда я впрыгивала в клетку «рай», это и на самом деле был рай. Там я могла постоять на обеих ногах и расслабиться. Я просчитывала свои возможности. Я никогда не думала, что играю вместо той, которая в данный момент лидирует на соревнованиях, я хотела переиграть ее. И вновь начинала скакать на одной ноге.

Когда меня принимались искать и звать на ужин, обычно было уже темно, но я продолжала четко видеть нарисованные мелом линии, разграничивающие мое поле боя. Стрижи исчезали с закатом солнца.

Я организовывала и соревнования по игре мячом об стену, по игре в бабки, соревнования по прыжкам со скакалкой, по йо-йо. Все зависело от того, во что чаще всего играли на переменах во дворе школы.

Когда мне случалось становиться чемпионкой мира, я чувствовала такое удовлетворение, что начинала полностью понимать, что имела в виду мать, говоря о благотворности причащения. Она утверждала, что, войдя однажды в душу, Христос дает тебе счастье, доброту, мудрость, мир – именно то, что чувствовала я, выиграв изнуряющий чемпионат.

Я прошла причастие и с почтением ожидала его сакрального воздействия на меня. Но его не было. Меня пугал тот добродушный человечек в лохмотьях и с бородкой, который гулял по кавернам моей души. В то же время мне было очень страшно за него, за его переход изо рта в сердце по чудовищно крутому пандусу в моей гортани. Я учила на уроке катехизиса, что в маленькой облатке весь Бог находится целиком. Так как было военное время и надо было на всем экономить, священник делил облатки на четыре части. Чем меньше был кусок, тем меньше было то существо, которое содержалось в нем и тем больше были его шансы затеряться в хитросплетениях моего организма.