Большая волна - Галимов Брячеслав

Я знаю, что так будет. А теперь ступай, веселись вместе с другими воинами, ибо ныне самое подходящее время для этого, – и не только из-за нашей победы. Взгляни, лучи заката пронизывают листву деревьев, – а где-то у дороги стоит одинокий цветок бессмертника…

Иди, Такэно, и пусть сердце твое наполнится восторгом: для этого сегодня есть много причин.

Запах дождя смешивался с густым терпким ароматом цветов и трав. Испарения, поднимающиеся от кедровника, благоухали смолой и хвоей, а туман, плывущий от озера, был наполнен влагой большой воды.

Теплые дожди шли с самого начала мая. Они были тихими и благодатными, дающими силу всему живому. Птицы не прекращали петь во время этих дождей, звери не прятались в своих убежищах и шумно плескались рыбы в озере. Дятел стучал в лесу, на дорожках парка шумные воробьи хватали выползших из земли червяков; громко квакали лягушки в маленьких прудах, и раздавался откуда-то пронзительный крик цапли…

Сэн и Сотоба копались на клумбах, а рядом бегали любопытные трясогузки. Устав от работы, старики смыли с себя грязь водой из бочки и пошли домой. Там они переоделись в сухое, уселись на веранде, и Сэн начал разговор.

– Обильные дожди в этом мае, обильные, – говорил Сэн, – и зима была снежной. Реки сейчас, наверно, вышли из берегов. Помните:

Разлив на реке.

Даже у цапли в воде

Коротки ноги.

– Да, да, – кивал Сотоба.

– Это хорошо, что много воды в мае. Много в мае воды – много летом еды. Год будет урожайным.

– Да, это хорошо, – кивал Сотоба.

– Наша бочка переполнилась. «А майский дождь все льет и льет…» Совсем, как в стихотворении.

– Да, – кивнул Сотоба.

– Как радуется теплому дождю все живое! Как расчирикались воробьи, как возятся они на дорожке! А у берега летают ласточки, не боясь дождя.

– Да, – кивнул Сотоба.

Сэн замолчал, внимательно посмотрел на него, и тут же отвел взгляд.

Наступила долгая пауза. Затем Сэн несколько раз кашлянул, привлекая внимание. Не дождавшись ответа, он робко спросил:

– Как вы себя сегодня чувствуете, уважаемый Сотоба?

Сотоба, сидевший в глубокой задумчивости, встрепенулся.

– Хуже, чем вчера, но лучше, чем завтра, – проговорил он.

Сэн горестно покачал головой.

– Может быть, болезнь уйдет?

– Нет, это не болезнь. Это смерть предупреждает меня о своем приближении, – сказал Сотоба просто и твердо.

Сэн глубоко-глубоко вздохнул и потупился.

Наступила пауза.

– Простите меня, уважаемый Сэн, если я расстроил вас, – прервал молчание Сотоба. – Но я привык смотреть смерти в лицо, не боюсь ее и не хочу от нее прятаться. Сказать по правде, меня злит, что костлявая насылает на меня болезни и слабость, – она хочет убить во мне жизнь еще до того, как заберет ее окончательно. Но я не дам победить себя, я буду сражаться до самого последнего момента. Смерть – достойный, очень достойный противник, но и я кое-чего стою!.. Однако хватит об этом. Вы говорите, что всё вокруг радуется дождю? Вы правы, уважаемый Сэн, это прекрасно! А вы замечали, как по-особому горят фонари вечером, в мае, когда идет дождь?

Майские дожди.

Как моря огни, блестят

Стражи фонари.

– Да, – ответил Сэн, но голос его прозвучал глухо, и теперь уже Сотоба пристально посмотрел на Сэна.

Наступила пауза.

– А где Йока? Опять, наверно, играет со своим ребенком? Вот, нашла себе живую куклу! – весело сказал Сотоба. – Йока сама еще ребенок. Ребенок с ребенком.

– Она заботливая мать, – заметил Сэн.

– Да, конечно. Но все-таки она еще ребенок. И Такэно, к тому же, никак не едет. Она сильно скучает по нему.

– Такэно хотел приехать на день рождения сына, – вы же знаете, за три года он его видел всего два раза, – но князь не разрешил ему. Скоро может снова начаться война…

– И тогда Такэно, наконец, получит самурайское звание! – подхватил Сотоба. – Он станет самураем уже этим летом, уверяю вас, уважаемый Сэн.

– Пусть помогут ему великие боги и спасут от всех напастей, – сказал Сэн.

В разговоре наступила пауза.

– Странно, – задумчиво произнес Сотоба, – когда старый князь строил это поместье, он думал, что будет доживать здесь свой век, – однако был тут не более трех-четырех раз, а после умер в своей столице. Его сын, наш нынешний князь, был здесь три раза на моей памяти, – а ведь и он уже не молод. Зато мы с вами живем в этом поместье, живет Йока, а теперь еще живет ее ребенок, маленький Такэно. Поистине, когда человек строит дом, он не знает, кто будет в нем жить.

– Да, это так, уважаемый Сотоба.

– Судьба. Судьба – везде, во всем, всегда… Я не думал, что окончу свои дни здесь. Я много раз мог быть убит и мой прах смешался бы с прахом других воинов на общем погребальном костре, но я заканчиваю свою жизнь садовником в княжеском поместье. Если бы кто-нибудь сказал мне об этом в молодости, я бы не поверил.

– Да, в молодости мы не видим старости.

– Я предпочел бы погибнуть на поле битвы… Но я еще брошу вызов смерти. Я не могу остановить ее, но сразиться с ней я могу. Могу даже навязать ей свою волю.

Сэн с тревогой взглянул на Сотобу и тут же отвел глаза.

– Я преклоняюсь перед вашим мужеством, уважаемый Сотоба, – сказал он.

– Благодарю вас, уважаемый Сэн… «А дождь все льет, и бочка переполнилась», – как верно подмечено!.. Еще раз благодарю вас, уважаемый Сэн, за ваше участие. Ваше присутствие рядом со мною – это последний дар судьбы.

* * *

Йока знала о мире намного больше, чем обычно знают девушки, ибо старик Сэн, воспитывавший ее и Такэно, сумел многое передать ей. До того, как у Йоки родился ребенок, она гордилась своим знанием, но после рождения сына поняла, что все это не главное. Весь мир был заключен в этом крошечном существе и был он несоизмеримо больше, значительнее, интереснее и умнее, чем весь окружающий мир до самых крайних его пределов и глубин. Ни один мудрец на свете не мог бы постичь необъятную вселенную маленького человечка, и ни один поэт не был способен передать богатство чувств и переживаний ребенка. Только мать, с ее любящим сердцем, могла понять и ощутить тысячи неуловимых оттенков постоянно меняющегося внутреннего мира своего дитя, и познание это давало ей такую радость, какую не могло дать никакое творчество, с его искусственными страстями и умозрительными построениями.

Маленькому Такэно исполнилось уже три года, и за это время в его жизни и жизни Йоки случились великие события, настолько значимые, что они вызывали замирание духа у счастливой матери и благоговейный трепет перед их величием. Первый крик Такэно, только что появившегося на свет, первое кормление, первая улыбка при виде Йоки, первые игры, первая попытка сесть, первые слова, первые шаги – и еще многое и многое другое; не было ни одной эпохи в истории человечества, вместившей себя за какие-то два года столько величайших свершений, такого стремительного развития. И развитие это не останавливалось и не замедлялось, но уверенно, сильно и мощно шло вперед – как же было не замирать при виде его и не преклоняться ему со священным трепетом? Понятно, что маленький Такэно по своей значимости превосходил для Йоки весь пантеон великих богов; даже самого Будду она любила и боготворила меньше, чем своего ребенка.