Из киевских воспоминаний (1917-1921 гг.) - Алексей Александрович Гольденвейзер

В результате, как и следовало ожидать, наиболее сильное представительство в новой общине получили сионисты; вместе с ортодоксальными фракциями они имели обеспеченное большинство. Социалистические группы собрали, насколько я помню, около 30% всех голосов; список Еврейской народнической партии, к которой я тогда принадлежал, провел в общину только двух кандидатов. Председателем общинного совета был избран лидер сионистов — Н.С.Сыркин[50], общинное управление было составлено из представителей сионизма и ортодоксии. Социалистическое крыло — впервые за все время революции — оказалось в положении оппозиционного меньшинства.

* * *

Так-то в роковой момент укрепления советской власти мы в Киеве были заняты своими местными и национальными делами. Связующим звеном с общероссийской действительностью служили для нас только старые политические партии, особенно эсеры и эсдеки-меньшевики. Их ряды уже тогда стали пополняться начавшими приезжать к нам с севера беглецами. Эти партии, как тогда выражались, «ориентировались на Всероссийское учредительное собрание». Они же муссировали агитацию за его поддержку. Для этого был создан особый «Комитет защиты Всероссийского учредительного собрания». Но агитация российских партий особого успеха у нас не имела. Без всякого подъема прошли перед тем и самые выборы в Учредительное собрание. Я имел касательство к этим выборам в качестве председателя одной из участковых избирательных комиссий. Вместе с моими сотрудниками я провел дни 27 и 28 ноября 1917 года, от 9 часов утра до 9 часов вечера, в помещении комиссии, принимая избирательные бюллетени. По городу Киеву очень много голосов получил тогда «Союз русских избирателей», ведший на первом месте В.В.Шульгина. Но деревня голосовала «оптом» за список украинских эсеров и украинских эсдеков с Грушевским, Винниченко и др. И в результате из 22 депутатов от киевской губернии 21 место получили украинцы и одно — «еврейский национальный комитет», по списку которого прошел Н.С.Сыркин.

Между прочим, на выборах в Учредительное собрание, благодаря пресловутой системе списков, практиковался еще один способ одурачивания избирателей, который не был известен на выборах в городские думы. По изданному Временным правительством — после шестимесячного обсуждения — избирательному закону, один и тот же кандидат мог баллотироваться в пяти губерниях. Все партийные лидеры для обеспечения своих мандатов и для рекламы своих партий использовали это право. Избранные сразу в нескольких местах отказывались от излишних мандатов в пользу следующего кандидата по списку. Так, в Киеве кадетский список возглавлялся М.М.Винавером (фактически избранным в Петрограде), а список еврейского национального блока — О.О.Грузенбергом (прошедшим в Одессе). То и другое делалось для уловления голосов. И таким образом киевские избиратели, голосуя за Грузенберга, в действительности избирали Сыркина, а голосуя за Винавера, избирали Григоровича-Барского…

Выборы в Учредительное собрание протекали довольно вяло. А имевшие место спустя пару месяцев выборы в Украинское учредительное собрание не вызвали уже решительно никакого интереса у населения; абсентеизм достиг на этих выборах колоссального процента. Избиратели как будто предчувствовали, что ни та, ни другая конституанта не дойдет до выработки конституции.

Трагическая борьба против большевизма, которая в эти первые месяцы еще не затихла в Петрограде и Москве, встречала наше бессильное сочувствие. Мы, со всей Россией, возмущались разгоном Учредительного собрания, оплакивали судьбу Духонина, Шингарева и Кокошкина и героическую гибель московских и петроградских юнкеров. Но мы чувствовали себя и были скованными…

Украина отделилась в самый роковой момент русской революции, когда внутри страны захватили власть и все более и более укреплялись большевики, а вовне немцы решили дать России coup de grâce[51] и — освободить свои армии для решительного наступления на Западе. «Как часто, — пишет в своих воспоминаниях генерал Людендорф, — я надеялся на русскую революцию для облегчения нашего военного положения… Вот она и наступила, — наступила все же как неожиданность. Пудовик свалился у меня с сердца»[52]. Теперь Людендорф действительно мог торжествовать: на всем Восточном фронте было заключено перемирие, и в Брест-Литовске начались переговоры о сепаратном мире между центральными державами и Россией.

Новорожденная «Украинская Народная Республика» в первые недели своего существования еще окончательно не остановилась на германской ориентации. Через Киев проезжали в то время, покинув Ставку верховного главнокомандующего, военные атташе союзников. Некоторые из них, по-видимому, надеялись найти в Украине центр для продолжения борьбы, после того как всероссийское правительство положило оружие. Украинский министр иностранных дел — А.Я.Шульгин — не был германофилом; его честной натуре претила идея сепаратного мира, против воли и за счет вчерашних союзников. Он, видимо, надеялся способствовать миру всеобщему; его патриотизму льстила мысль о том, чтобы Украина выступила как его инициатор. Поэтому он в ноябре и декабре 1917 года всячески старался войти в контакт с союзниками, хотя бы в лице приехавших в Киев военных атташе.

Однако события оказались сильнее самых благородных побуждений. Слишком уж явственна была выгода для самостийной Украины от немедленного мира, чтобы менее разборчивые в средствах коллеги нашего министра иностранных дел не ухватились за эту возможность. И действительно, Генеральный секретариат послал в Брест для переговоров украинскую делегацию. Германцы поступили очень умно, тотчас же признав ее и начав вести с ней переговоры, параллельно переговорам с Троцким.

Делегация Центральной Украинской Рады в Бресте состояла из Голубовича, Севрюка и Левицкого. Мне пришлось присутствовать в заседании Рады, на котором эта делегация делала свой первый доклад; заседание было чрезвычайно характерным и интересным. Впрочем, речь шефа делегации и будущего украинского премьера Голубовича была по обыкновению бесцветна. Но большое оживление внес доклад Севрюка — совершенно еще молодого человека, чуть ли не студента, но при этом весьма неглупого и занимательного юноши. Он не без юмора рассказал о препирательствах украинцев с большевистской делегацией. Наконец, третий делегат, Левицкий[53], в простоте душевной никак не мог скрыть своего восторга по поводу выпавшей на его долю почетной миссии — представлять самостоятельную Украину на международной конференции. Украинские делегаты могли услышать критику только со скамей «меньшинств»: разногласия между самими украинскими партиями по вопросам войны и мира естественно не выносились наружу. И действительно, на этот раз мирной делегации досталось от Рафеса, произнесшего по этому поводу одну из удачнейших своих речей.

Рафес находился тогда как раз в полосе оппозиции против украинцев (в октябре он выступил в Городской Думе с речью против Временного правительства и в пользу украинцев и большевиков). Смысл его речи в Раде был тот, что украинская мирная делегация стремится использовать Брест в целях утверждения самостийности, и что для этой цели ею сознательно предаются интересы России; и без того слабая позиция России на