Чилийский поэт - Алехандро Самбра

– Некоторые твои поступки свидетельствуют, что ты не папа ребенка, – ответила Карла.

Гонсало взглянул на нее с удивлением и презрением. Схватил себя за волосы левой рукой, а правой вырвал из земли густой пучок травы.

– Я гораздо лучший папа, чем тот невежественный, уродливый, бездарный мямля и мешок дерьма, который сделал тебе ребенка.

Его полуграмотная фраза содержала утверждения, большая часть которых была относительно справедлива. Невежественность Леона была очевидной, но хуже всего то, что он считал себя забавным или даже обаятельным; злоупотреблял пресными шуточками и устаревшей галантностью. А вот Гонсало, напротив, был гораздо более жизнерадостным и ярким, и, хотя у него иногда случались приливы застенчивости или серьезности, он все равно умел привлекать внимание других, не подавляя их. Умел беседовать, но прежде всего слушать и придавать нужный темп разговору.

Вряд ли Леон или Гонсало могли участвовать в конкурсе красоты, даже на муниципальном или районном уровне. И все же преимущество Гонсало и в этом было неоспоримым, потому что разница в шесть лет была заметной, ведь никто из них спортом не занимался, а время работало на Гонсало. Леон выглядел слишком потрепанным для своих тридцати четырех лет. Кстати, прыщи полностью исчезли с лица Гонсало. Зато пятна на лице Леона напоминали лунную поверхность, а его полнота уже казалась необратимой. Трудно было понять, как у такого отца мог появиться такой красивый мальчик: увидев их вместе, можно было заметить сходство, но также возникало предположение, что мать Висенте должна быть – а она действительно была – потрясающей красавицей.

Кстати, о бездарности: Гонсало не был героем и не считал себя таковым. Наоборот, он хранил горечь от проигранных боев и незавершенных сражений, но и в этом имел преимущество, поскольку, хотя и не был лучшим преподавателем на свете, а также не стал известным поэтом, все-таки явно и решительно пытался брать на себя роль отца Висенте. Тогда как Леон, адвокат, отнюдь не посвящал себя благородным делам или чему-то подобному, а лишь стремился заработать побольше денег, однако и в этом не смог преуспеть. Ну а отцом он был даже хуже, чем посредственным.

Что касается «мямли», то эта оценка не соответствовала действительности; Леон не был мямлей, по крайней мере, явным, а если и был, то не всегда. Хотя в то памятное утро, когда они обсуждали салями, Гонсало заметил, что Леон плохо спрягает глагол «предвидеть» (который произносил как «предвидеееть», подобно значительной части чилийского населения, включая почти всех радио- и теледикторов), и что он сказал «скрытый» вместо «скрытный». Не такие уж вопиющие ошибки, но они вызвали особенное раздражение у Гонсало. К тому же, вероятно, он обозвал тогда Леона мямлей просто из удовольствия заставить того порыться в словаре в поисках значения этого слова. Но Леон даже не удосужился открыть словарь. Ведь немало людей, которые, услышав незнакомое слово, просто давятся смехом.

Выражение «мешок дерьма» противоестественно и потому придает фразе некую убедительность. Это оскорбление вырвалось у Гонсало, потому что оно не просто очень обидное; он хотел еще и выглядеть оригиналом. «Мешок яиц», «мудак», «бабник», «сукин сын», «ублюдок» или еще более традиционные ругательства прозвучали бы не так оскорбительно, чем столь непривычное и, следовательно, более эффектное выражение.

Впрочем, для Карлы самыми ужасными стали слова «который сделал тебе ребенка», поскольку в них промелькнула ревность, и, кроме того, они намекали: дескать, она – обычная шлюшка. Причем данное обвинение имело инфантильный оттенок, словно Гонсало только что узнал, как делают детей.

Карла не ответила ему, но умолкла и ушла в себя. И пока она ела брокколи с майонезом, решив, что будет хранить молчание вечно, Гонсало налил себе двойную порцию виски и выпил залпом, как никудышные актеры на кинокадрах глотают воду вместо спиртных напитков. Он в некотором смысле и чувствовал себя страдающим героем какого-то фильма. Гонсало хлопнул дверью кухни, хотя раньше осуждал такой жест, и с бутылкой в руке ушел в маленькую комнату, где обычно работал.

«Они считают себя великодушными отцами, откладывая сто тысяч песо в месяц для детей, но при этом ни разу не удосужившись помочь им выполнить домашнее задание. Впрочем, дети все равно их любят, они изображают отцов на всех своих рисунках. Даже если те к ним не приходят, ведь они навещают их редко. Будь то биологические отцы, или разведенные, или бросившие своих чад – все они одинаковое дерьмо. Когда взрослые не приходят, ничего не случается, это им гарантировано. Они могут даже исчезнуть, а дети продолжат ждать, прощать, готовиться к их появлению, и любое опоздание, любую жалобу и вообще все можно загладить коробкой конфет или плюшевым медвежонком.

На стадионе детям скучно смотреть футбольные матчи, и пока их отцы громко клеймят судей, они проводят девяносто минут, поглощая свои маленькие шоколадки, конфеты и арахис в сахаре. Затем, объевшись сластями почти до тошноты, дети расхватывают долгожданные коробочки с обедами в «Макдоналдсе», а их папы, пользуясь случаем, съедают по два-три гамбургера, причем даже с беконом, и запивают еду огромными стаканами водянистой кока-колы. Затем пальцами, липкими от картофеля фри, самоотверженные мужчины берут мороженое с карамельным соусом и заказывают бесчисленное количество кофе «эспрессо», тогда как их дети мучительно погружаются в эти огромные дурацкие емкости, наполненные разноцветными шариками.

Время от времени отцы поглядывают краем глаза на своих отпрысков, болтая с самоотверженными матерями-одиночками или с ласковыми нянями детей, которым они могут быть и старшими сестрами, но в любом случае не выглядят совершеннолетними. А иногда даже, черт подери, папаши берут с собой в «Макдоналдс» книжку, чтобы подкрепить свою ауру серьезных, ответственных – и почему бы нет? – чувствительных мужчин. Они могут процитировать Эрнесто Сабато или Рубена Дарио, или выдать себя за знатоков стихотворений Ро́ке Дальто́на[13]. А также советуют посмотреть «Темную сторону сердца» или «Общество мертвых поэтов», которые не являются их любимыми фильмами, потому что эти придурки предпочитают «Смертельное оружие» или «Полный ход». Впрочем, они прекрасно знают, какие фильмы лучше всего подходят для успешного флирта. Собственные дети – идеальная приманка для наивных ослепительных девушек. Мужчины выбирают все более молодых, более раскованных и уступчивых, которые вознаграждают мнимые усилия, фальшивое самопожертвование этих приходящих отцов, обманываясь обещаниями будущего, которое едва ли продлится пару месяцев.

Однако мимолетные любовницы охотно соглашаются на все с каким-то обреченным смирением. Они без устали выслушивают мантру «отцов выходного дня», потому что от такого повторения переговоры легче согласовываются и материализуются, а прежде всего приобретают ритмику и драматический полет. Ведь папы твердят о невозможности проявить себя, изменить свой образ жизни, взять на себя обязательства, поскольку им